Венесуэла - страна напрасных надежд
Шрифт:
– Нет-нет, - мотаю головой, будто Карина меня сейчас видит. – Сходи, обязательно. Да я бы и не подумала запрещать тебе общаться с кем-то.
– А зря, может я хочу, чтобы кто-нибудь, что-нибудь мне запретил, - хохочет Ким. – Старую мазохистку типа меня даже пенсия не исправит. Ладно, тогда я поехала. – И опомнившись, спрашивает. – Так что вечером?
– Встретимся. И все обсудим. Позвони мне, как закончишь.
На этих словах я кладу трубку и белкой скачу в ванную. В Ривьере, значит. С лучшей женой лучшего мужа – Аникой Саргсян.
Я
А так, приду в Ривьеру и выскажу Анике все, что думаю, и о ее муже, и о его внебрачной дочери. А то, что девочка от Геворга, я знаю уже наве рняка. Юра, хоть и нехотя, нанял человека, который сделал несколько снимков секретарши мужа. Когда она подвозила дочь в школу, во время прогулки по парку и еще в ТЦ. Ребенок похож на Саргсяна, как одна капля воды на другую. Поворот головы, мимика, такие же уставшие, скошенные вниз глаза. Такое сходство нельзя списать на случайное совпадение.
Случайно здесь только то, что эти двое еще живы, не смотря на все мерзости, которые они учинили моей семье.
Я собираюсь быстро, но тщательно. У нас конечно не война, хоть этот залп и остается за мной. Я до сих пор не отпустила прошлый разговор с Аникой, где мне не намекнули, а сказали в лоб, что в нашей компании я больше нерукопожатная. А теперь ситуация изменилась в мою сторону. Точнее, мы с Аникой стали на равных, вот только с ее высоты падать вниз будет куда больнее. Ничего, пусть белое пальто свое подстелет.
Макияж, укладка, простое, но стильное платье по фигуре насыщенного коричневого цвета. Каблуки! Носила их давно, еще в прошлой жизни, до операции и теперь с чувством восторга достаю из коробки новые сапожки. После всех махинаций из отражения на меня смотрит незнакомая женщина. Красивая, даже роскошная, но совершенно мне неизвестная.
– Ну, привет, Рита, - подмигиваю своему отражению, - давай дружить.
В Ривьеру я захожу с хищной грацией пантеры и верчу головой так, будто жду, что на меня вот-вот кинутся папарацци с камерами. Каждый ракурс готовая обложка журнала.
Анику замечаю сразу. Она, как и я, выделяется на фоне остальных. Машу рукой, улыбаюсь по-дурацки и походкой от бедра двигаюсь к нужному столику.
– Девчонки, какая встреча!
Пока Саргсян хлопает глазами, Карина быстро включается в игру. Сообразительности у подруги не занимать:
– Вот так совпадение, - она отодвигается, чтобы я села рядом, - располагайся! Ой, девочки, собрались как в старые-добрые!
Смотрю на мягкий уютный диван, но выбираю для себя стул и опускаюсь на самый его край. Для того, что я планирую сказать Анике, мне нужна жесткость, а быть жесткой, утопая в пышных подушках, вряд получится.
– Девочки, какими судьбами, -
– Ой, Аника пригласила, и вот, сколько ни сплетничай, разговор неминуемо возвращается к мужьям. Сидим теперь, их дела обсуждаем.
Подруга незаметно подмигивает, мол, как она и говорила, Саргсяну нужна помощь ее мужа - Казанского Владлена. Значит снова влез в какую-то задницу, из которой не вылезти без помощи больших дядей, а подключать к этому отца Аника не хочет.
– А вы уже пообедали? – Между тем спрашиваю я.
Губы Аники вытягиваются в тонкую линию:
– Да, а не то аппетит бы себе испортили.
Делаю вид, что не заметила ее выпад. На самом деле еще год назад такие слова обидели бы меня до слез, а сейчас, по фиг. Господи, еще чуть-чуть и я кинусь благодарить Эмму! Если бы не то зрелище в ресторане, я бы до сих пор ни о чем не узнала и жила себе нежным тепличным цветком. А теперь броня такая, что еще попробуй пробей!
– А я, пожалуй, кофе, а то тоже не голодная, - улыбаюсь официанту, прося принести нужный напиток.
Несколько минут слушаю, как Карина старается делает вид, что все в порядке. Шутит, рассказывает про их с Леней последний отпуск, про поступление старшего пасынка, про то, как наняла себе в помощь секретаря.
На последнем слове Аника оживает:
– Кстати, Риточка, а как дела с вашим секретарем? Как там ее звали, Элла?
– Эмма, - на автомате поправляю я. – К сожалению, нам пришлось расстаться.
– Даже так? Дорвалась до власти и уволила бедняжку?
– Именно.
– Надеюсь, что человеческое в тебе оказалось выше желания отомстить, и ты выплатила ей все полагающиеся пособия?
– О, не переживай, - машу рукой, - тем более с такой поддержкой как у нее. Геворг, если что не оставит Эмму на улице.
Губы Аники расползаются в хищной улыбке:
– А при чем здесь мой муж?
– Ну как же, - я непонимающе моргаю, - а алименты?
И спохватившись, закрываю себе рот ладошкой.
– Простите, пожалуйста, я наговорила лишнего, я не должна была…
– Рита, нет уж, договаривай, - включается в игру Карина, - у Эммы, что, ребенок?
Будь тут Станиславский, он бы уже кричал во все горло: «НЕ ВЕРЮ!». Но перепуганной Анике не до нашей липовой постанови.
– А вы не знали? – Уточняю я.
– Девочка двенадцати лет, хорошенькая и очень на мужа твоего… Господи, Аника, я думала, ты знаешь!
Карина прячет лицо в тарелке с салатом, а вот Аника наоборот. Смотрит прямо перед собой, так, что мне становится видно, как ее румяное лицо белеет до состояния бумаги. Жена Геворга дышит тяжело и часто, моргает, пытаясь смахнуть с ресниц слезы, и, наконец, произносит:
– Это неправда.
В ее голосе боль женщины, которая так и не смирилась с тем, что у нее в семье нет ребенка. Теперь же ей придется принять и другую мысль: ребенка нет у нее одной, потому что у Геворга растет дочь вне брака.