Венесуэла - страна напрасных надежд
Шрифт:
– Ты меня пугаешь, - пытаюсь убрать руку от лица Волкова, но он сильнее прижимает ее к своему лбу, вдавливает холодный металл в кожу, и шипит от боли.
– Не правда, Рита, ты ведь очень смелая. Все за нас двоих решила. Такая молодец, да?
Моя рука дрожит, а рукоятка впивается в ладонь, но я не могу даже дернуться в сторону. Потому что боюсь случайно задеть этого старого идиота перед собой!
Сейчас мне так страшно, как не было никогда в жизни. Даже когда Коля в шестом классе решил нас проучить и ушел из дома, пока мы носились по городу и искали его. Даже когда в нулевых Стас напоролся на разборки местных братков,
Все эти разы мне казалось, что Бог не допустит беды. Конечно, я не бесчувственный сухарь и боялась, как мать, жена, женщина, но убеждала себя одной фразой:
Все будет хорошо.
А вот сейчас, в эту самую секунду, смотрю на своего обезумевшего мужа и понимаю – не будет.
– Стас, ты делаешь мне больно.
– Ты мне тоже, - он только сильнее сжимает в моих пальцах пистолет.
Я всхлипываю:
– Хватит. Я ведь могу случайно выстрелить и убить тебя.
– Ты и так это делаешь, Рита. Просто более медленно и жестоко. А я предлагаю разом, расправься со мной, чтоб не мучился. Ну же, маленькая, давай.
Он опускает мою руку и с силой встряхивает меня за плечо, отчего я дергаюсь как шарнирная кукла.
– Давай, Рит, ты в любом случае убиваешь меня, доведи начатое до конца!
Он с шумом всасывает носом воздух, ноздри его расширяются, как у быка на родео. И также как у быка наливаются кровью глаза.
Несколько секунд я смотрю на Стаса, жду, когда он наконец успокоится, даже молюсь, но передо мной все тот же страшный человек.
Не мой муж.
Кто-то другой.
Только сейчас я понимаю, что мою руку больше не держат и разжимаю пальцы. Дерринджер падает вниз, прямо в протянутую ладонь Волкова.
– Не можешь, - хрипит он.
Молча мотаю головой.
– Вот и я не могу, Рита. – Его голос до омерзения спокоен.
– Не проси отпустить тебя, потому что этого не будет. Хотела бы уйти, сделала это уже сегодня, самым радикальным способом, а так… Все пройдет, маленькая, забудется и пройдет, поняла? Мы столько всего пережили, и это переживем тоже.
Он целует меня в лоб, подхватывает на руки и укладывает на кровать, на мое привычное место – слева от него.
В таком состоянии я не думаю ни о простынях, ни о том, что Стас так и не принял душ. Просто лежу и трясусь как слепой котенок. Как же я ненавижу себя за эту слабость, за то, какой жалкой стала рядом с ним. Слышу, как дыхание мужа выравнивается, а хватка на моем бедре ослабевает. Он спит, а я, наверное, больше никогда не засну. Мне страшно и противно, я вздрагиваю всякий раз, когда слышу на улице шаги, шум проезжающих машин, вижу свет фар под окнами.
Радует только то, что я больше не плачу. Это потому, что у меня больше не осталось слез. Я растираю сухие, горячие щеки, чувствуя, как с кожи на пальцы перекидывается жар. Кажется, я вся горю.
Солнце восходит в шесть, я встречаю рассвет в кровати. Только звук отъезжающих машин дает понять, что уже утро. Все остальное скрывают плотные жалюзи.
Собираться приходится в потемках. Это не страшно, сейчас мне не нужны мои вещи. Натягиваю те же брюки и свитер, в которых была вчера,
Мне отвратительна эта одежда, но лучше так, чем шуметь дверьми шкафа. Не хочу разбудить Стаса, не хочу смотреть на него, не хочу…
Выхожу их дома на цыпочках. Со мной телефон, паспорт и ключи от нашей старой квартиры. Не густо, но гораздо больше того, с чем я в этот брак пришла. Тогда со мной был только паспорт...
Глава 5
Полночь. Квартира на Пушкинской.
Ольга Шпаченко
– Как мама?
Я нанесла под глаза крем. Уже третий по счету, какой-то особенный со слизью улиток или пчелиными слезами – не запмнила. Составы я не читаю и стараюсь не загружать мозги фигней. Раньше я вообще пользовалась одним тюбиком Крема для рук на все случаи жизни, но когда вышла замуж, пришлось соответствовать.
У Коли в окружении совсем другие женщины и на их фоне я меркну. Когда впервые услышала про эту самую слизь улиток, ржала так, что у меня лимонад носом пошел. Я думала, они шутят.
Оказалась, из смешного в этой компании только я.
Выглядываю из ванной, Коля лежит на кровати с тарелкой на животе.
– Так что мама?
– Разыграла драму, - жуя котлету, промямлил он.
Бедный, так и не успел поесть за сегодня. Сначала отвозил маму, потом отца, тот выпил и не смог сесть за руль, пришлось тарабанить свекра на его же машине, а потом возвращаться на такси. Он мог бы подняться домой, у свекрови всегда есть что-то вкусное, но не стал. Сказал, энергетика там сегодня не очень.
Я ложусь рядом с Колей и тянусь к очередной баночке. На этот раз ночной сыворотке для увлажнения губ. Раньше у нас на полке стоял лубрикант с запахом клубники, но после родов его заменила сотня кремов для каждой части тела. Все их мне советовали жены Колиных друзей. Всеми ими я пользовалась, но выглядеть от этого лучше не стала.
Самое верное средство для молодости – тот самый лубрикант и ежедневный секс.
Я с тоской смотрю на очень дорогой пузырек и вздыхаю. Ненавижу все эти понты, которые другие пафосно зовут "вечерней рутиной". Итак настроение не очень, еще и сцена эта в ресторане. Бррр, мрак!
– Короче, - Коля отставляет тарелку на тумбу, - все это печально.
– Да, - соглашаюсь с ним. – Бедная Маргарита Сергеевна, такой сюрприз под сраку лет.
Брови мужа ползут вверх:
– Ты что, мать мою жалеешь?!
– А ты предлагаешь пожалеть отца?
– Ну, судя по характеру матушки, папа сейчас спит на диване в кабинете, а у него между прочим спина больная!
Я недоуменно молчу. Жду, что Коля вскочит с кровати, наденет на голову колпак, а на нос красный поролоновый шар и прокричит, что это все розыгрыш! Потому что не может человек говорить о таком всерьез!
Часы на стене тикают, секунды бегут вперед, но ни залпа конфетти, ни рева дудок я не слышу.
– Коль, больная спина не помешала твоему отцу шпилить секретаршу в подсобке.
Муж досадливо кривит рот. Его губы морщатся, так что теперь и ему не помешает ночная сыворотка для увлажнения.
– Что, нечем крыть?
– Это не соревнование, - бросает Коля, и отворачивается, а я почти успокаиваюсь, как вдруг слышу: - но если бы были они, то я бы сказал, что в измене всегда виноваты двое.