Венесуэла - страна напрасных надежд
Шрифт:
– Ага. Двое. Тот, кто изменял, и тот с кем изменяли.
Муж поворачивается обратно и смотрит на меня через опущенные ресницы. Оценивающе смотрит, будто кусок мяса на рынке выбирает:
– Лель, а ты чего так завелась? Тебя моя мать вообще никогда не любила, так что не понимаю, зачем сейчас жопу рвать и со мной ругаться.
– Наши отношения не касаются других сфер, я просто не люблю, когда обижают слабых.
Коля нервно смеется.
– Мама не слабая, мама годзилла. Помню, я в шестом классе из дома сбежал и всю ночь у Саньки Стрельникова отсиживался, так знаешь что она
– И правильно сделала, представь, если бы Маркус вот так нас с тобой проучить решил? Ты отчего, кстати, тогда сбежал? Перина слишком мягкая? Или сметаны в блинах многовато?
– Китайский не хотел зубрить, а мать заставляла, - улыбается муж.
– А сейчас папочка кипятком ссытся, как ты с китайцами работаешь. Маме то спасибо за это сказал?
Улыбка гаснет так же быстро, как и появилась. Лоб прорезает тонкая вертикальная морщина.
– Нет… зачем? Все ж и так понятно. Она моя мама, что тут еще говорить? Спасибо, что родила? Ну, это тупо как-то. – Он неловко трет кулаком шею. Опускает лицо вниз, на меня не смотрит. – И вообще, ты так за маму печешься, а забываешь, что отец у меня мировой. Уверен, сейчас они немного покричат, посуду в стену покидают и пойдут в спальню обниматься. Не зря психологи говорят: хороший левак укрепляет брак.
Замираю. Спрашиваю со скрипом в голосе:
– Мне стоит к чему-то готовиться?
– Что? – Искренне не понимает Коля. – А, это… нет, Лель, ну ты чего. Мы же любим друг друга, и родители тоже любят, но тридцать лет, это знаешь… это мощно. Ну, тупанул, батя, спалился на такой глупости, что его, ненавидеть после этого?
– Коль, - сухо произношу я, - боюсь тебя расстраивать, но когда-нибудь и у нас будет рубеж в 30 лет. Или не будет, в зависимости от того, как ты станешь тупить. Наследственность, как я посмотрю, у тебя не очень.
Муж зло сверкает глазами и произносит, интонируя каждое слово:
– У меня безупречная наследственность. Отца сюда не приплетай. Так бы и сказала, что просто хочешь посраться на ночь глядя.
А я хочу. Я уже очень хочу, потому что слизь улитки и слезы пчелы ударили мне в голову и заставляют творить непотребное. Но в момент, когда я набираю в легкие воздух и открываю рот, из детской доносится плач.
Маркус проснулся.
– Я иду к сыну, но потом мы договорим, - грозно шиплю на мужа.
– Угу, обязательно, - он отворачивается к стене и почти сразу засыпает.
Глава 6
В нашей квартире на Мирном непривычно пахнет домом. Ковром, парфюмом, книгами, средством для мытья полов, смехом растущих с нами детей, нежностью, случившейся в спальне, короткими ссорами на кухне и всем таким, что включает в себя слово «жизнь».
Наш коттедж жалкая копия этой квартиры, искусственный суррогат, который я так и не смогла полюбить. Все в нем, начиная от дизайнерских карнизов, встроенных в потолок, заканчивая пультом для чайника, мне чуждо.
– Ритуськин, ты отдыхай, а ремонтом специально обученные люди займутся, они лучше нашего знают. – Сказал как-то муж.
Там Волков делал все для подтверждения собственного статуса, тут – для души.
Осторожно захожу в нашу спальню и задергиваю шторы. Сейчас, с приглушенным светом не так больно смотреть на комнату, в которой мы были счастливы. Стараюсь не мучать себя ненужными вопросами, из серии – а точно ли были?
Сон сейчас важнее чем вся эта философская требуха.
Так что я сдираю с себя и топчу ногами свитер – вряд ли я когда-нибудь еще его надену - и, успокоившись, иду в ванную, туда, где стоит стиралка. Запихиваю в барабан все остальные вещи, включая нижнее белье, и запускаю самую лютую программу – спорт. Теперь мой шерстяной кошмар пройдет все круги ада, включая 60 градусов и отжим на 1000 оборотов.
Мажу лицо остатками какого-то крема, наверняка с истекшим сроком годности и иду обратно в спальню. Как есть, голая, ложусь на плед и накрываюсь вторым, вытащенным из шкафа, одеялом.
Без пододеяльника, разумеется, потому что у меня нет сил перестилать кровать.
Когда я засыпаю, перед самым падением в черную дыру, в голове стреляет злая мысль: именно так выглядит человек в стрессе. Не на свеженьких простынках в чистенькой пижамке, а голый, несчастный, и завернутый в не пойми что.
Сон мой недолгий и больше похож на обморок. Просыпаюсь я после десяти утра, тянусь к телефону, но вспоминаю, что я не дома, а телефон не лежит на прикроватной тумбе. И вообще, никто кроме мужа и сына мне звонить не будет, а те… пусть хоть пальцы себе сотрут, набирая мой номер!
Говнюки! Оба!
Распаленная собственными мыслями, вскакиваю с кровати, раскрываю все окна, чтобы проветрить квартиру, и кое как нахожу платье, которое оставила при переезде. Переезжали мы с Волковым быстро, не тратя время на упаковку вещей. Даже с этим нам помогли специально обученные люди. Пришли с коробками, собрали в них все, что Стас захотел взять в наш новый дом и перевезли двадцать лет жизни в двадцати коробках. Ни мебель, ни технику, ни какие-то вещи, которые можно отнести к «памятному хламу» мы не стали трогать. Так что фактически я сейчас блуждаю не по нашей с Волковым квартире, а по консерве из старых воспоминаний. Но мне от этого не горько, а тепло на душе. Наше «вчера» не виновато в том, что натворило «сегодня», а я умею быть благодарной за опыт.
Я уже улыбаюсь, когда достаю из машинки вещи. После пытки режимом, свитер можно разве что на куклу натянуть, да и брюки лучше выкинуть. И я легко расстаюсь и с этой частью себя.
Не страдаю, не рыдаю, не проверяю телефон.
Специально не смотрю количество пропущенных, а сразу захожу в приложение, чтобы заказать продукты. И когда приезжает курьер, включаю музыку, чтобы под приятный фон приготовить обед.
Старое платье, старая посуда, даже выбранный рецепт и тот старый. Когда мы с Волковым только поженились, и денег не хватало ни на что, я изгалялась, чтобы готовить вкусно, но дешево. Вот и сейчас вспоминаю молодость, пока тушу минтай на морковно-луковой подушке. Потом залью все это томатным соусом и подам с картошечкой пюре и солеными огурцами.