Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
— А может, не сломал бы? — возмутилась ее подруга, стараясь не смотреть на уродливые оспины, изъевшие бледную, почти серую кожу. — Может, вы бы счастливы были!
— О-хо-хо! Даже Диего, осознав, что мне выздоровление не светит, нашел другую. Неужели ты думаешь, что хоть один гордый мачо был бы счастлив видеть рядом с собой уродину? Неполноценную. Да он бы пугался, просыпаясь по ночам! Тем более, что его болезнь задела много меньше: помощь оказали до появления самых неприятных симптомов.
— Но попытаться…
— Бонита, не надо, — в голосе торговки зазвенел металл. — В нашей стране ценят сильных мужчин и красивых женщин.
Консуэлла улыбнулась и нежно погладила сладкий череп.
— Он стал сильнее, я это чувствую, Бонита. И знаешь, я уверена, трудности делают сильных людей лишь еще сильнее. Он — не я, он сумеет пойти дальше. Он больше не будет ничего бояться.
Женщина рассмеялась, радуясь будущему, что расстилалось впереди, но не для нее, а затем неспешно двинулась вниз по улице.
— Черепки, гробы, скелеты! Подходи, покупай, ни за что не пропускай!
Пустая улица отвечала молчанием, и лишь Бонита печально смотрела вслед подруге, размеренно и осторожно шествовавшей по идеально, до последнего камешка вызубренному маршруту. Она надеялась, что кто-то выглянет в окно, и продолжала зазывать покупателей, зная, что их нет на улочке, лишь благодаря застывшей в воздухе тишине, да знакомым ароматам, не разбавленным запахами людей. Искалеченные, как и кожа, глаза, подернутые серой пеленой, смотрели вникуда. Но отчего-то словно видели то, что происходило через пару кварталов. Там, куда быстрым, но уверенным шагом направился Генкши.
А мечник, безразлично глядя на кучку снова приставших к нему детей, спокойно похрустывал вафельным надгробием с легкой улыбкой на губах. Прогулка остудила голову, и мечник решил, что счастьем разбрасываться всё же не стоит. Перед ним был открыт весь мир, и теперь он точно знал, что справится с чем угодно. Справился ведь с собой, похоронив любовь рядом с надеждой!
========== Танец ведьмы (Ёмицу) ==========
Я — ведьма. Я танцую на углях волшебный танец, что приносит удачу… Интересно, почему все ведьмы в конце обязательно должны сгореть на костре инквизиции, Ёмицу?..
Вольные стрелки — самая свободная каста среди людей, лишающих других жизни за деньги. Киллеры не принадлежат к мафиозным семьям, бандформированиям или организованным преступным группировкам — они работают на себя и только на себя. Сами выбирают, какой заказ выполнять, сами решают, какую назначить таксу… Нет, конечно, временами приходится выполнять заказы «сильных мира сего», которые им покровительствуют, но это не забирает свободу — просто немного ее ограничивает. У тех же, кто вступает в кланы, свободы не остается вообще.
Я лишилась своей свободы два года назад. Киллер, потерпевший неудачу, раненый и готовящийся умереть, — не лучшее приобретение для сильнейшего мафиозного клана, но почему-то Вонгола меня приютила. Точнее, заставила вступить в их ряды, поставив перед простейшим выбором: или я работаю на них, или меня уничтожит пятый по силе итальянский клан, чьего лидера я не сумела устранить. Глупо, так глупо… Птица попалась в клетку, и ей перебили крылья. Только вот лишила неба меня не Вонгола — руководитель ее разведорганизации, Савада Ёмицу. Ты. Ты сломал мои крылья, и знаешь, я не жалею. Даже сейчас.
Ведьмы обречены на костер, они знают это
CEDEF — внешняя консультационная организация Вонголы, по большей части занимающаяся разведкой и бесшумным устранением неугодных семье людей. Наверное, именно из-за «бесшумности» меня и назначили в этот отряд: я всегда любила работать с ядами. Многие сказали бы, что это нечестный метод работы, грязный, да и вообще не заслуживающий внимания из-за невозможности нанести ответный удар — собственно, в Вонголе как раз об этом и шептались. Но эти странные «честные мафиози» забывали, что в нашем деле главное — эффективность, главное — ликвидировать цель. Остальное не важно. А если дать объекту шанс на сопротивление, вероятность ликвидировать его упадет. Это простая арифметика, законы чести и прочая чушь здесь ни к чему. Да и о какой чести может идти речь среди мафиози?
Я ошибалась, когда думала, будто все они притворяются. Ты не притворялся никогда. Убивал врагов без жалости, но каждый раз после операции искренне жалел, что нельзя было поступить по-другому. Ты не лицемерил. В нашем изначально прогнившем кровавом мире, покрытым струпьями несбывшихся детских надежд, ты на самом деле жалел, что угасают человеческие улыбки, не важно, будь то улыбка друга или врага. Ты всегда был для меня загадкой, Ёмицу. А еще ты никогда не считал мои методы убийства «грязными».
Ведьмы любят огонь: они варят на нем зелья и чертят на пепле проклятия. Они осыпают искрами головы врагов и танцуют ритуальные танцы на углях. Но они не хотят сгорать. Не хотят… и всё-таки сгорают.
Странно было смотреть, как после операций с летальным исходом ты возвращался в кабинет, поднимал со стола всегда стоявшую на нем фотографию жены и сына и, не глядя на изображение, клал фото в самодельной рамке лицами вниз. Словно боялся, что они будут укорять тебя, если не отвернутся. А затем ты выпивал пару глотков виски и начинал старательно тереть глаза большими пальцами, словно это могло помочь выскоблить из памяти лишние воспоминания. Кровь. Боль. Проклятия… Ты всегда был слишком добрым, наверное, твоя семья была еще добрее, потому ты и прятался от них. Но не от нас — от своей второй семьи, CEDEF, ты никогда не прятался. Просто встряхивался, словно скидывал с плеч слишком тяжелое покрывало из ненужного чувства вины, смотрел в окно и шел в конференц-зал — разбирать прошедшую операцию. Ты больше не тер глаза, ведь ты умел принимать себя таким, какой ты есть. И я хотела у тебя этому научиться.
Ведьмин танец — единственное, что может гарантировать удачу тому, для кого она танцует. Вот только ведьмы не умеют танцевать для себя.
Первой моей ошибкой стало то, что я согласилась вступить в CEDEF. Надо было отказаться и бежать из страны: на пару месяцев затаившись в какой-нибудь горячей точке, не важно, на чьей стороне, я сумела бы восстановиться и вернуться в строй, на вольные хлеба. Но я решила не рисковать и прогадала.
Второй ошибкой была попытка присмотреться к новому начальнику: слишком сильно образ Савады Ёмицу, честного мафиози, ломал мои стереотипы. Я уже не знала, чему верить, не знала, что на этом свете истина. Правдивыми казались только твои слова и поступки — твоя скорбь по умершим и решительные приказы об уничтожении целых кланов. Я не понимала этого сочетания, да и сейчас не понимаю, но оно притягивало меня магнитом.