Верум

Коул Кортни

Я сомневаюсь, пристально рассматривая из-за стекла.

– Это церковь Святого Фомы Кентерберийского, - говорит мне Джонс. – Ваша мать часто сюда приходила.

В это немного трудно поверить, принимая во внимания, что она не была католичкой. Я вежливо ему об этом сообщаю.

– Она была католичкой, мисс, - настаивает он. – И она действительно раньше сюда приходила. Я сам ее привозил.

Мне придется поверить ему на слово. Я открываю дверь машины

и выходя наружу.

– Я подожду, мисс, - говорит он мне, устраиваясь в кресле. Я киваю, и с расправленными плечами иду прямиком к дверям.

Оказавшись внутри, убранство церкви меняется, от суровой готики к богато украшенной, строго в соответствии с католической традицией.

Здесь ощущается благоговение, святое и безмятежное. И хотя я не религиозный человек, мне это нравится.

Статуи святых и ангелов, висящие на стенах, - позолоченные и перегружены деталями, включая распятие Христа спереди.

Его лицо полное страдания, Его руки и ноги кровоточат.

Я отвожу взгляд, поскольку даже сейчас, мне трудно представить такую жертву.

– Ты здесь для исповеди, дитя?

Низкий голос раздается из-за спины, я поворачиваюсь и вижу священника, наблюдающего за мной. У него добрые глаза над белым воротничком, и это первая настоящая, искренняя доброта, которую я видела с тех пор как приехала в Англию.

Дэер добр, но у нас сложные отношения.

Элеонор – сурова, Сабина – загадочна, Джонс – поверхностный. Они все что-то от меня хотят.

Этот же человек, этот священник добр просто, потому что добрый.

Я сглатываю.

– Я не католичка, - отвечаю я ему, стараясь, чтобы слова звучали мягко в этом величественном месте. Он улыбается.

– Я постараюсь не вменять это тебе в вину, - сообщает он, и протягивает руку. Я беру ее, и она теплая.

– Я – отец Томас, - представляется он.
– И это мой приход. Добро пожаловать.

Даже его руки добрые, пока он пожимает мою, и я тут же чувствую себя спокойно впервые за несколько недель.

– Спасибо, - бормочу я.

– Хочешь осмотреться? – предлагает он, и я киваю.

– Я бы с удовольствием.

Он не спрашивает, почему я здесь или чего хочу, он просто проводит меня вокруг, указывая на тот или этот артефакт, на эту деталь архитектуры или тот витраж. Он беседует со мной долгое время, и заставляет почувствовать, будто я единственная в мире, и что ему больше нигде не нужно быть.

Наконец, когда он закончил, священник поворачивается ко мне.

– Хочешь присесть?

Я сажусь.

Итак, он сидит со мной, и мы долгое время молчим.

– Моя мама раньше приходила сюда, так мне сказали, - в конце концов, поверяю я. – И мне просто хотелось ощутить себя рядом с ней.

Священник

изучает меня.

– И ты ощущаешь?

Мои плечи опускаются.

– Не совсем.

– Я пробыл здесь долгое время, - доброжелательно говорит он. – И думаю, я знаю твою маму. Лаура Савидж?

Я удивлена, и он смеется.

– Дитя, ты могла бы быть ее зеркальным отражением, - посмеивается он. – Не сложно было догадаться.

– Вы ее знали? – выдыхаю я, и каким-то образом я действительно ощущаю себя ближе к ней, просто потому что он был.

Он кивает и смотрит в сторону Марии.

– Лаура – прекрасная душа, - мягко говорит он. – И я вижу ее в твоих глазах. Почему она сегодня не пришла вместе с тобой?

– Ее больше нет, - просто отвечаю я. – Она недавно умерла.

Я не упоминаю, что я убила ее телефонным звонком, что это моя вина.

Он моргает.

– Мне так жаль. Хотя теперь она с Господом. Она покоится с миром. Ее соборовали перед смертью, дитя?

У меня перехватывает дыхание.

– Я не знаю. Ее не смогли бы, наверное. Она погибла автокатастрофе. Это плохо?

Отец Томас бросается меня успокаивать.

– Нет. В тех обстоятельствах оно и понятно. Не бойся, дитя. Господь в Его милосердной любви не ограничивается таинствами. Он благословляет своих детей и прощает их, и дарует вечную жизнь верующим. Твоя мать была верующей.

Мне не хочется сообщать ему, что она не была практикующей католичкой, что я даже никогда не видела ее посещающей мессу. Однако теперь тот факт, что она подарила Финну медальон Святого Михаила, имеет смысл. Я ощущаю его сейчас, охлаждающий кожу на груди.

– Тебе должно быть очень грустно, - подмечает он, и то, как его лицо меняется в свете, пугает меня, поскольку я видела его раньше, а узнала только сейчас.

– Вы были с Дэером в кафе на днях, - осознаю я. – И были расстроены.

Глаза отца Томас слегка расширяются, а затем он прячет выражение лица.

– Пустяки, - заверяет он меня. – Мы просто болтали за чашкой кофе. Не о чем беспокоиться.

Но его глаза говорят другое.

Священник лжет, но почему?

Я убираю руку, и он замечает.

– Что случилось, дитя?

Его поведение все еще мягкое, по-прежнему доброе, все еще притягательное, но я так долго была окружена тайнами, что не могу принять этого от человека Божьего. Я говорю ему это.

Он задумчиво меня изучает.

– Я понимаю, Калла. Но ты тоже должна понимать, что мне многое рассказывают по секрету. И я дал свое слово Богу и членам своего прихода, что я не нарушу этого доверия.

Он такой добрый, и глаза у него теплые.

– Вижу, ты молишься Святому Михаилу.