Верум
Шрифт:
Я сомневаюсь, пристально рассматривая из-за стекла.
– Это церковь Святого Фомы Кентерберийского, - говорит мне Джонс. – Ваша мать часто сюда приходила.
В это немного трудно поверить, принимая во внимания, что она не была католичкой. Я вежливо ему об этом сообщаю.
– Она была католичкой, мисс, - настаивает он. – И она действительно раньше сюда приходила. Я сам ее привозил.
Мне придется поверить ему на слово. Я открываю дверь машины
– Я подожду, мисс, - говорит он мне, устраиваясь в кресле. Я киваю, и с расправленными плечами иду прямиком к дверям.
Оказавшись внутри, убранство церкви меняется, от суровой готики к богато украшенной, строго в соответствии с католической традицией.
Здесь ощущается благоговение, святое и безмятежное. И хотя я не религиозный человек, мне это нравится.
Статуи святых и ангелов, висящие на стенах, - позолоченные и перегружены деталями, включая распятие Христа спереди.
Его лицо полное страдания, Его руки и ноги кровоточат.
Я отвожу взгляд, поскольку даже сейчас, мне трудно представить такую жертву.
– Ты здесь для исповеди, дитя?
Низкий голос раздается из-за спины, я поворачиваюсь и вижу священника, наблюдающего за мной. У него добрые глаза над белым воротничком, и это первая настоящая, искренняя доброта, которую я видела с тех пор как приехала в Англию.
Дэер добр, но у нас сложные отношения.
Элеонор – сурова, Сабина – загадочна, Джонс – поверхностный. Они все что-то от меня хотят.
Этот же человек, этот священник добр просто, потому что добрый.
Я сглатываю.
– Я не католичка, - отвечаю я ему, стараясь, чтобы слова звучали мягко в этом величественном месте. Он улыбается.
– Я постараюсь не вменять это тебе в вину, - сообщает он, и протягивает руку. Я беру ее, и она теплая.
– Я – отец Томас, - представляется он.
– И это мой приход. Добро пожаловать.
Даже его руки добрые, пока он пожимает мою, и я тут же чувствую себя спокойно впервые за несколько недель.
– Спасибо, - бормочу я.
– Хочешь осмотреться? – предлагает он, и я киваю.
– Я бы с удовольствием.
Он не спрашивает, почему я здесь или чего хочу, он просто проводит меня вокруг, указывая на тот или этот артефакт, на эту деталь архитектуры или тот витраж. Он беседует со мной долгое время, и заставляет почувствовать, будто я единственная в мире, и что ему больше нигде не нужно быть.
Наконец, когда он закончил, священник поворачивается ко мне.
– Хочешь присесть?
Я сажусь.
Итак, он сидит со мной, и мы долгое время молчим.
– Моя мама раньше приходила сюда, так мне сказали, - в конце концов, поверяю я. – И мне просто хотелось ощутить себя рядом с ней.
Священник
– И ты ощущаешь?
Мои плечи опускаются.
– Не совсем.
– Я пробыл здесь долгое время, - доброжелательно говорит он. – И думаю, я знаю твою маму. Лаура Савидж?
Я удивлена, и он смеется.
– Дитя, ты могла бы быть ее зеркальным отражением, - посмеивается он. – Не сложно было догадаться.
– Вы ее знали? – выдыхаю я, и каким-то образом я действительно ощущаю себя ближе к ней, просто потому что он был.
Он кивает и смотрит в сторону Марии.
– Лаура – прекрасная душа, - мягко говорит он. – И я вижу ее в твоих глазах. Почему она сегодня не пришла вместе с тобой?
– Ее больше нет, - просто отвечаю я. – Она недавно умерла.
Я не упоминаю, что я убила ее телефонным звонком, что это моя вина.
Он моргает.
– Мне так жаль. Хотя теперь она с Господом. Она покоится с миром. Ее соборовали перед смертью, дитя?
У меня перехватывает дыхание.
– Я не знаю. Ее не смогли бы, наверное. Она погибла автокатастрофе. Это плохо?
Отец Томас бросается меня успокаивать.
– Нет. В тех обстоятельствах оно и понятно. Не бойся, дитя. Господь в Его милосердной любви не ограничивается таинствами. Он благословляет своих детей и прощает их, и дарует вечную жизнь верующим. Твоя мать была верующей.
Мне не хочется сообщать ему, что она не была практикующей католичкой, что я даже никогда не видела ее посещающей мессу. Однако теперь тот факт, что она подарила Финну медальон Святого Михаила, имеет смысл. Я ощущаю его сейчас, охлаждающий кожу на груди.
– Тебе должно быть очень грустно, - подмечает он, и то, как его лицо меняется в свете, пугает меня, поскольку я видела его раньше, а узнала только сейчас.
– Вы были с Дэером в кафе на днях, - осознаю я. – И были расстроены.
Глаза отца Томас слегка расширяются, а затем он прячет выражение лица.
– Пустяки, - заверяет он меня. – Мы просто болтали за чашкой кофе. Не о чем беспокоиться.
Но его глаза говорят другое.
Священник лжет, но почему?
Я убираю руку, и он замечает.
– Что случилось, дитя?
Его поведение все еще мягкое, по-прежнему доброе, все еще притягательное, но я так долго была окружена тайнами, что не могу принять этого от человека Божьего. Я говорю ему это.
Он задумчиво меня изучает.
– Я понимаю, Калла. Но ты тоже должна понимать, что мне многое рассказывают по секрету. И я дал свое слово Богу и членам своего прихода, что я не нарушу этого доверия.
Он такой добрый, и глаза у него теплые.
– Вижу, ты молишься Святому Михаилу.