Верум
Шрифт:
Я помню, как позировала ему.
Когда он рисовал меня, писал меня,
эти чувства были настолько интимными и знакомыми,
Я не могу сказать «нет».
Я киваю.
– Да.
– Я пойду за своим альбомом для эскизов, - говорит он мне. – Встретимся в библиотеке.
Он оставляет меня у двери, и я сворачиваюсь калачиком в библиотеке и жду.
Я жду на сиденье у окна, залитая лунным светом.
Прислонившись головою к стеклу, я гляжу на улицу, на конюшни, на тропинки,
Что-то движется в темноте, и я сосредотачиваюсь, вглядываясь пристальнее.
Толстовка выделяется в ночи, парень в ней скрытный.
Он выходит на тропинку и пристально смотрит на меня,
Но я все равно не могу увидеть его лица.
Я дышу и считаю.
Один,
Два,
Три,
Четыре.
Когда же смотрю вновь, его нет.
Он не настоящий.
Явно.
– Готова?
Дэер стоит позади меня, его альбом подмышкой, стул в руке.
Я пытаюсь унять трепещущие легкие, и киваю.
– Да.
Поскольку он реальный.
Дэер настоящий.
Мои чувства к Дэеру настоящие.
– Подогни ноги под себя, - шепчет он, двигаясь, чтобы помочь мне принять позу. Его пальцы тонкие и сильные, прохладные на моей коже. – Держи руку здесь, - показывает он мне, перемещая мои пальцы, чтобы обрамить лицо. – Так. Ты идеальна.
Я улыбаюсь, и он велит мне смотреть вдаль, смотреть в сторону звезд на улице.
Я так и делаю, и заставляю себя не глядеть вниз,
Потому что не хочу никого видеть, стоящего там.
Энергия между мной и Дэером чрезмерная. Она потрескивает от напряжения, от невысказанных слов. Я закрываю глаза и чувствую ее, скользящую по моей коже, подобно его карандашу по листу.
Я слушаю, как угольный карандаш скользит по бумаге,
Я слышу поверхностное дыхание Дэера, пока он сосредотачивается.
Взглянув на него, я вижу, как он откидывает с глаз волосы нетерпеливой рукой,
Торопясь вернуться к картине.
Он рисует мою ногу,
Он рисует мой глаз,
Он рисует мои губы.
И когда он рисует мои губы, я встаю со своего места, и опускаюсь на колени перед ним.
Я прикасаюсь к нему дрожащими пальцами.
Он закрывает глаза, но затем хватает мою руку.
– Нет, пока ты не будешь готова, Калла, - говорит он, его слова решительные. – Я не могу… не раньше, чем ты будешь готова.
Мне приходится с этим согласиться, потому что так справедливо.
Я не могу колебаться взад и вперед, не могу играть в игры, даже если с сама с собой.
– Хорошо, - шепчу я. – Прости.
– Не извиняйся, Кэл, - говорит он мне. – Просто будь готова поскорее. Пожалуйста.
Мне приходится на это улыбнуться, и я рассматриваю его рисунок.
Я выгляжу печальной, затравленной, почти как призрак, усевшись на окно
– Неужели я действительно так выгляжу? – с сомнением и немного разочарованная спрашиваю я.
– Ты прекрасна, - отвечает мне Дэер, и он в это верит.
Я прислоняюсь щекой к его колену.
– Ужасно снова быть здесь? Я знаю, тебе здесь не нравиться.
Но он приехал сюда ради меня. А это о чем-то говорит.
Это может сказать обо всем.
– Не так ужасно, - отвечает он. – Ты же здесь.
Да.
Я здесь.
– Что с тобой здесь случилось? – спрашиваю его я, поднимая болезненную тему. Он вздрагивает, но отводит взгляд.
– Ничего, о чем тебе нужно волноваться.
– Но так и есть, - говорю я. – Я волнуюсь.
Он берет мою руку и удерживает ее.
– Здесь речь идет не обо мне, - серьезно произносит он. – А о тебе.
Мне не нравится этот ответ, но он провожает меня в мою комнату и целует в лоб, прежде чем уйти.
К моему удивлению, я сплю. И когда просыпаюсь, картина, нарисованная Дэером, лежит на прикроватном столике, но я не помню, чтобы положила ее туда.
Был ли он здесь, пока я спала?
Я его не слышала.
Его нет за завтраком, так что я прочесываю поместье его в поисках. Тропинки, гараж, сады. Его нигде нет, но Сабина, конечно же, здесь.
– Здравствуй, дитя, - приветствует она меня с полными руками дерна. Я наблюдаю, как она просеивает почву, сажает, пересаживает и обрезает.
Почему все называют меня дитя?
– Доброе утро, - приветствую ее я. – Вы видели Дэера?
Она отрицательно качает головой.
– Он выходил прогуляться ранее, - предлагает она. – Но думаю, я видела, как он уехал.
Интересно, куда он ездит каждый день.
Я опускаюсь на колени рядом с Сабиной.
– Какое было его детство?
– интересуюсь я, надеясь она расскажет мне то, что он нет. – Вы должны знать, ведь вы были его няней.
– Я была, - кивает она. – Но Оливия очень часто присутствовала, очень во многом участвовала. Не как Элеонор была с твоею мамой. Элеонор была независимой, Оливия – любящей. Его мать любила его, дитя, так что вот так.
Но что-то в ее голосе подсказывает мне, что любовь Оливии к нему была единственной его радостью.
– А что насчет Ричарда? – нерешительно спрашиваю я. Лицо Сабины мрачнеет.
– Ричард никогда не любил Дэера, - честно отвечает она. – Он считал, что Дэер соперничал за любовь Оливии, что смешно. Дикки был жесток к Дэеру, но я делала все возможное, чтобы его защитить.
Мое сердце резко щемит, поскольку что-то в тоне ее голоса дает мне знать, что ее «все возможное» было не достаточно.