Верум
Шрифт:
Я зажмуриваю глаза, пытаясь найти утешение в темноте, пытаясь отгородиться от всего ужаса этой комнаты.
Но не могу.
Потому что Ричард действительно обращался так с Дэером. Я это не напридумывала. Он причинял Дэеру боль снова и снова на протяжении многих лет, и никто его не остановил, никто не мог.
Я старалась изо всех сил защитить его.
Но Сабине не удалось.
Шепот раздается вокруг меня, шипя из
Шепот превращается в рев, и он переполняет меня, и я крепко зажмуриваю глаза, чтобы его заблокировать.
Когда же открываю их снова, то в помещении темно.
Кто-то сидит в кресле на другой стороне комнаты, наполовину скрытый в тени.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает меня Дэер, не двигаясь. Его руки на бедрах и похоже, будто он ждет.
Ждет, чтобы я проснулась.
Я моргаю, отгоняя сон прочь, пытаясь определись, как давно я уже здесь.
Я вкарабкиваюсь на ноги и лечу в объятья Дэера, удивляя его всем своим весом.
– Мне так жаль, - шепчу я ему снова и снова, и он глядит на меня, как будто я сумасшедшая, которой и являюсь.
У меня кружится голова, но мне плевать.
Важно только то, что Дэер больше не маленький, и он в моих руках, и я никогда и никому не позволю причинять ему боль, подобно той снова.
– Мне так жаль, что он так обращался с тобой, - говорю я ему, и его глаза расширяются, прежде чем он отводит взгляд.
– Я не знаю о чем ты.
Его слова натянутые, сдержанные.
– Мой дядя обижал тебя, - твердо произношу я. – Я знаю, это так. И Боже, я очень сожалею, Дэер.
Он настолько львиноподобный – грациозный и сильный, даже в темноте. Я беспомощно гляжу на него, пока он пытается притвориться, что это не большая проблема, что его не били в детстве.
– Тебе не стоило сюда приходить, - спокойно говорит он. – Здесь не на что смотреть.
Была одна вещь.
Окровавленный ремень.
И шепот: Он сделал это.
Я медлю, изучая затененное лицо Дэера. Он бесстрастен, скрывая свои мысли, но я должна спросить.
– Мой дядя был ужасный человек, - отчаянно говорю ему я, пытаясь пробить брешь в его бесстрастном лице, лице, которое настолько хорошо в сокрытии эмоций. – И Элеонора – ужасна. Ты никогда не знал мою мать, так что ты, возможно, считаешь, что все Савиджи такие… думаешь, что они ужасны, и поэтому теперь думаешь, что я и отвратительный человек.
От этих слов он опешил, и перестает пытаться оттолкнуть меня.
– Я не считаю тебя отвратительным человеком, - спорит он, и его руки вяло свисают по бокам. – Я никогда так не думал.
– Уверен? – тупо
– Это не правда, - отрицает он несколько горячо, а затем смягчает свой тон. – Ты сказала, что хочешь пространства, я предоставил его тебе. Будь поосторожнее со своими желаниями, Калла.
– Ты здесь испытывал боль, - говорю я ему. Это утверждение, а не вопрос, и я делаю все возможное, чтобы его слова не ранили меня. – В этой комнате. От рук людей состоявшись со мной в родстве. Я очень об этом сожалею. Боже, мне жаль.
Красивое лицо Дэера становится замкнутым, и исчезают все следы нежности.
– Не жалей меня, - произносит он ледяным тоном. – Люди обычно заслуживают того, что получают.
– Что, черт возьми, это значит? – в замешательстве спрашиваю я. – Это чушь.
Он покачивает головой.
– Это всего лишь правда. Но не в твоем случае. Ты ничего из этого не заслужила. – Он замолкает. – Ты идешь?
Ему явно не хочется оставлять меня тут одну, так что я плетусь следом, закрывая за собой дверь.
Я начинаю идти в противоположном направлении, в сторону своей комнаты, но Дэер рукой останавливает меня.
– Подожди. Я хочу кое-что тебе показать.
– Правда?
– Ага. Ты должна это увидеть.
Сбитая с толку, заинтригованная и немного напуганная, я следую за ним через залы Восточного крыла, по глухим коридорам и вверх по старой лестнице на чердак. Пока мы идем, я клянусь, что слышу шепот… раздающийся отовсюду: с полов, укромных уголков и щелей.
Секреты.
Секреты.
Секретыыыыыыы.
Но, конечно же, голосов нет.
Мне это все кажется.
Но проблема в том, что с каждым проходящим днем, я все меньше уверена, что мне кажется, а что реально.
Когда же мы стоит в темной комнате, я делаю глубокий вдох и оглядываюсь.
Она полностью, настолько я вижу, заставленная старой мебелью, коробками, ящиками и картинными рамами. Очевидно, что это старое место для хранения, и даже горничные сюда не поднимаются. Повсюду лежит толстый слой пыли.
Дэер включает свет и ведет меня через беспорядок.
Он отводит меня в задний угол, где посреди самодельного рабочего места стоит массивный стол.
– Твой? – Я приподнимаю бровь. – Не могу представить тебя здесь.
Он закатывает глаза и отрицательно качает головой.
– Нет, не мой.
Пол скрипит под моими ногами, и когда я смотрю вниз, то нахожу кипу обрамленных фотографий… Дэера, Элеонор, моего деда, матери Дэера. Стекло на каждой из них разбито.
Кто это сделал?