Вишнёвый луч
Шрифт:
ЗАГАДКИ ТЕЛА
– Арабские скакуны, все до единого, произошли от шести особей, принадлежавших очень знатному бедуину времен зарождения ислама, - с удовольствием сообщила мне бабушка с порога.
Очевидно, ей опять привиделись красивые тела и захотелось понять их перспективы и смыслы. Эти бабушки, они такие порой любопытные.
Душа моя, бабушка, всегда полна сведений, абсолютно не связанных с актуальной действительностью. Это делает невозможным её общение с другими живыми существами Земли. Кроме меня, её мятежного тела. Вот и бедуин, и зарождение ислама,
Вот и сегодня, когда у меня с миром - перемирие, сегодня мы с бабушкой, которая что-то углядела в древности и не удосужилась поделиться, но лишь намекнула на скакунов и приказала слушаться, она такая, знаете, властная, - словом, решили мы отправиться в бассейн.
Иногда мы с ней нарочно погружаемся в медленную нетипичную жизнь, словно вокруг нет никакого мегаполиса, никаких наркоманов скорости, ничего раздражающего наши с ней тонкие чувства. Я забыла предупредить вас, что у нас с бабушкой врождённая гиперчувствительность, а это диагноз, который приходится прятать от всех людей, потому что в нормальном мире это диагноз. Так, потому что так. Логично, правда?
Ненависть к логике, не беспокойтесь, ещё ждёт человечество, и для этого необязательно ходить в бассейн. Красивая фраза, правда? Сколько изящества в этой мысли! Глубины случайных слияний! Восемнадцатые смыслы редких слов! мы с бабушкой всегда чуем не то, что все другие. Сей крестик избранничества обязывает к некому изгойству. Как и положено от века. Мы привыкли. Она раньше, я позже; я даже не очень понимаю, зачем мы всё ещё возимся она с Давидом, а я с Петром, точнее, с памятью о Петре.
Впрочем, и она возится с памятью о Давиде. Ведь нельзя же назвать Давидом то, во что он теперь превратился. Биомасса, нашпигованная страстями, абсолютная греховность, гиперплоть. Это страшно, как потный робот. Когда роботы были железными, было не так страшно, а сейчас, когда они такие же, как все земляне, и у них есть даже расовые отличия, я сама видела, - теперь очень неудобно. А нам с бабушкой втройне неудобно, поскольку Давид не робот, а бабушкино изделие, а она - душа, и всё делает скрупулёзно, педантично и ответственно, поскольку бессмертна. Опять логично, правда? Правда.
С того дня, как мы пошли в бассейн впервые, мы отказались от людей. Мы нашли безболезненную гармонию - в плавании. Бабушка даже Дали мне цитировала.
Дали не только рисовал и чудил. Он ещё и сочинительствовал, особенно когда отстаивал свою живописную технику. Например, так он выразился 8 августа 1953 года: "Вот вам доказательство, что техника живописи у меня на правильном пути, ведь я даже в состоянии плавать, а для философа плавать всё равно что убить своего сына".* О как.
А в сентябре того же года родился Пётр. Конечно, Дали в этом деле не замешан.
_________________________________________
*"Дневник одного гения". Пер. О. Захаровой.
_________________________________________
Проплывая мимо меня, бабушка шепнула:
– А ещё Дали часто говорил о своей любви к слоновьим черепам. Вишь, и не русский, а понимал в черепах. Может, жена русская навеяла.
Когда бабушка шепчет, она ведь не обо мне думает, ясное дело,
– Это народное средство от лихорадки. Хорошо помогает положенный в изголовье лошадиный череп. Ясно?
– Где слоны и где лошади!
– язвительно ответствовала бабушка.
– Ты зоологию полистай, а потом семиотику. Может, поможет от любви.
Неумеренность любви, преувеличенная ёмкость души, - не знаю что ещё сказать о причинах боли, настигающей меня, как смерч, всегда, когда дело доходит до людей.
Дали любит слоновьи черепа. Лихорадочные больные нуждаются в лошадиных. Я охотно положила бы в изголовье Петров череп, но я не Гамлет, я не мщу, у нас вообще кругом сплошная Россия, то есть мы храним веру и ненавидим грех, и сторожим Вселенную, нам так Бог велел. Я людей люблю.
Я их люблю безумно, и всех вижу Божьими. А они себя редко видят; как сговорились. Я им: вот я, вся обрадованная, зарадовавшаяся вдрызг, обалдевшая от вашего великолепного многообразия, милые мои братья. А как с вами весело и любо, вы разговариваете словами, вы мне семиотически приятны!
А люди берут палки, ножи, грубые и скучные слова, отказываются признавать свою божественную родину и природу, верят в себя и молятся траве. Японские садоводы засылают к нам на Алтай дизайнеров для сбора валунов - украшать сады в соответствии с ландшафтной архитектурой и традицией. С ума сойти. На японской траве лежат алтайские валуны, по сто тысяч долларов каждый: тут и маленький принц воскликнул бы "какая красота!" и мигом улетел бы на свою планету без помощи змеи.
Ну и пусть я люблю всех, и пусть. Мне этого никто не заказывал, посему я свободна в выборе жанра и объёма любви. Говорят же некоторые журналисты, объём - это жанр. Иногда и журналисты правы. Я знаю. Плавала.
Так вот. Плывём по бассейновой глади мы с бабушкой. Она молчит и наслаждается. Её почти не видно, растворилась, притихла, будто нет её.
Мне тоже легко, поскольку на это сладкое время она отрывается от меня, придерживая за серебряный жгут, но не тянет, а так, придерживает. Лучшие отношения у нас именно в воде, даже в ванне, утром, когда мысли мои ещё чисты, прозрачны, божественны, как только могут быть божественны человечьи мысли.
Даже лужи достаточно, чтобы я прекрасно пережила утро, но бассейн лучше. Про мою лужу вы уже читали - в главе "Неудобная округлённость Земли".
Я широко плыву, руками работаю и вспоминаю.
Вчера зазвонил телефон, и давно забытая подруга взахлёб рассказала мне, что Пётр уехал в Эстонию с Ириной и - не знаю ли я кто это такая. Я сказала, что знаю и что недавно её звали Оксаной. Следующую будут звать следующим именем, так же не имеющим никакого значения ни для Петра, ни для меня.
Подруга хрюкнула:
– Тебе всё равно? Уже?
– Всегда. Я оказалась от некрофилии.
– Так уж он и умер! Он так прекрасно выглядит! Костюм такой синий! Галстук такой шёлковый! Благородная проседь появилась!
– Где?
– усмехаюсь я.
– Ой!
– хихикнула подруга.
– Выздоравливаешь?
– "Ой". Спать пора, мне ещё вчерашний сон досмотреть надо. Пока.
– Мне кажется, ты...
– неуверенно сказала подруга, но я аккуратно положила трубку.
Пока я вспоминала эту беседу, стены бассейна качнулись, вода поднялась, небо брызнуло в окно синей горечью, и я тут же утонула.