Вкус жизни
Шрифт:
– Хорошая привычка видеть светлое там, где никто его больше не видит, – ухмыльнулась Инна.
– Он любовью считал наслаждение. Уверенность в тебе вызывала в нем скуку. А ты ради него отказалась от целого мира, и невоскресшая твоя душа тонула, все глубже погружаясь в обиды, – сказала Рита.
Эмма вздохнула:
– Я понимаю, люди устают друг от друга. Хотя я, когда любила, не обращала внимание на усталость… Странное поведение мужа я рассматривала как внешний демарш, как реакцию на подлые выдумки его матери обо мне, как раздражение. А один раз «на пушку взяла» – тебе знаком такой метод? – и он раскололся… То был тот самый
«Не подгоняй меня под прокрустово ложе своих взглядов, не удастся тебе перекроить меня на свой лад. Что это за жизнь, если все тихо, мирно и спокойно. Ни взлетов, ни падений. Кому нужна скука вымученного благочестия и благоговения? Ты не умеешь жить с удовольствием. Ты все время думаешь о детях. Ты же наседка-домоседка. Так и не вламывайся беспардонно в мою личную жизнь», – ответил мне муж выразительно, с грубой холодной силой, выслушав мои претензии. Изумление и обида окатили меня при этих его словах. Моя порядочность, мои старания мне в упрек? Как он может так больно ранить жену, мать своих детей! Это было выше моего понимания.
«Так возьми часть забот на себя. Я смогу расслабиться, и мы вместе сможем полноценно отдыхать», – предложила я. Не захотел, понимал, что тогда у него не будет времени развлекаться. Потом я попросила его нанять домработницу. Мол, это тебе по средствам. Так он и с ней закрутил у меня на глазах. Целая череда случаев была… И уже не удавалось мне скрывать от детей грязь, в которую вовлек нас Федор. А он в бешенстве орал: «С каких это пор мои поступки выносятся на суд детей?!» «Хватит паясничать», – возмутилась я. Думал, умасливать стану.
…Всепоглощающий бездонный ужас обуял и стянул все внутри меня, точно тисками. Я будто впала в ступор: «Доверие попрано, самое святое поругано. Дети надломлены… Нужно ли пускать в сердце любовь, если она все равно испепеляет человека?.. Любовь – это рабство, поэтому любящий человек редко бывает счастлив».
– Предаешь любовь анафеме? – искренне удивилась Жанна.
– Ну, если любовь как болезнь…
– Любить – не преступление. А вот предавать… когда человек оказывается не на высоте… тогда отчаяния в жизни больше, чем радости. Если бы Федя не изменял, я могла бы любить его всю жизнь.
Эти слова вызвали у Инны скрытую усмешку.
– Нужно очень сильно испугаться, чтобы понять, что кровь на самом деле стынет в жилах. Нужно быть обманутой любимым человеком, чтобы почувствовать, что такое жестокость... А он еще, ты представляешь, скандалил, отыгрывался на мне и детях, если у него срывалось «мероприятие». Я леденела, я задыхалась от немого крика.
«Не понимаю, зачем она все это рассказывает? Словно вывешивает на всеобщее обозрение грязное белье», – передернуло Леру.
– Сейчас стало нормой для бизнесменов вести разгульный образ жизни или, имея жену-ровесницу, приводить на светские рауты длинноногих блондинок, пусть даже крашеных. Они стали неотъемлемым атрибутом имиджа.
– Ты так считаешь? – разгневанно бросила Галя.
– Нет, это Федор так думает, – фыркнула Инна.
– …Потом были мучительные попытки вернуть себе ощущение жизни. Пыталась хоть как-то сохранить
– Покается! Ждать осталось совсем немного, до второго пришествия. Он же насквозь лживый. Он уже не может жить иначе, – хмыкнула Инна и мрачно добавила:
– Я бы нашла его слабое место и всыпала. Он бы у меня получил сполна! Дала бы прикурить. И наказание соответствовало бы его преступлению.
– Мстить? Инна, ты самой себя еще не боишься? – заступилась Лиля не то за Федора, не то за Эмму.
– Запомни: «Слабые мстят. Сильные ищут справедливости. Надо не обижаться, не страдать, не злиться, а торжествовать!» Таков мой девиз, – провозгласила Инна.
– Ну и как, получалось? – проворковала Жанна.
– Не всегда, – мрачно призналась Инна и тут же рассмеялась:
– Но я старалась!
– Мужья иногда не признавали свою вину? – уточнила Лера.
– Никогда, – расхохоталась Инна.
– …А Федор подолгу злился по каждому пустяку, строил из себя обиженного, уходил из дому. Мелкие ссоры он специально «организовывал», чтобы был повод уйти. А я себе не могла такого позволить из-за детей, и он это понимал, – снова услышала Лена голос Эммы. – Ему бы попасть в коготки Марго, она быстро обломала бы его и на место поставила. Да еще и высмеяла бы, что, мол, «слаб в коленках». Ее любимая фраза. Не понимал Федор, что ради его денег те женщины разыгрывали с ним страсть. Так ведь не убедишь, не докажешь. Чему угодно поверит, если это льстит его самолюбию. Готов совершать… акт с кем угодно, лишь бы хвалили. Пока есть деньги, его не привяжешь на короткий поводок… Этот странный ненасытный голод – половая горячка и нездоровое пристрастие к восхвалению, – в юности сопровождаемый горечью и завистью, нашел легкий путь достижения максимума посредством денег и смёл все мои высокие мечты. Я сходила с ума… «Скольким же он объяснялся в любви? Ведь без слов любви ни одна женщина не согласится…»
– Эмма, но это же добровольное рабство! До чего же сволочной бывает жизнь! – вскрикнула Инна.
«Своего первого вспомнила?» – с болью подумала о подруге Лена.
– «Пуля – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка». Эти горестные слова я часто слышала в своем довоенном и в военном детстве, да и после… Впечатались они в мой мозг на всю жизнь, – на свой лад отреагировала Аня на слова Инны.
– Взаимоотношения между людьми как пазл: складываешь, складываешь и вдруг выясняешь, что некоторые детали утеряны, – сказала Лиля.
– Отстраненность, непреодолимая дистанция между нами лишь увеличивалась. Я не могла свыкнуться с его изменами и с утратой прежде всего своей любви… Странные телефонные звонки причиняли мне такую острую боль, что силы мгновенно покидали меня. И во сне я была несвободна от дурных мыслей почти так же, как наяву. Меня постоянно мучили невыносимые кошмары… Некоторым людям свойственно облегчать свои страдания, хоть иногда упоминая о них как бы между прочим перед своими друзьями. А я молчала, стыдилась… А вот сегодня лавиной смываю свою боль…