Вкус жизни
Шрифт:
Я была слишком правильной и благоразумной и поэтому неинтересной ему. Я в мединституте работала, достаточно просвещена была в вопросах взаимоотношения полов. Только в моем случае бесполезны все эти знания… Не секс ему нужен был – ежедневное восхваление. Поняла я это слишком поздно, когда однажды горькой одинокой ночью вдруг вспомнила дифирамбы его матери. Все сошлось. Вот они, корни… Лишь в книгах царят легенды о верности… В детстве я не видела ласки и тепла, и взрослой мне недосталось счастья. Вот и искала опору в жизни только в чувстве долга и верности семье… Дети – самая веская причина, чтобы жить. Чем еще вознаградить себя за разочарования? Самое большое
Горестный голос Эммы звучал надрывно, в нем была трагедия оставленности любящей женщины.
– Иногда удары судьбы помогают по-новому оценить себя, пересмотреть свои взгляды, – сказала Инна.
– А меня они полностью лишали сил и способности трезво мыслить во всем, что касалось наших отношений с мужем.
– А иногда мы сами себя убаюкиваем сказками, будто без страданий нет сладости любви, – «напела» Жанна.
– Выдумки все это! Я была счастлива, только когда любила спокойно и радостно… А может, Федя разлюбил меня, потому что я не стала похожей на его маму? Я не их поля ягода? – неожиданно высказалась Эмма.
– Такой семейке никакая не ко двору! – разъярилась вдруг Жанна.
Представляя себя на месте Эммы, Лена понимала, как невыносимо трудно ей говорить о себе.
– Я как узнала об изменах, так у меня пропало желание с ним… как бы это мягче выразиться… Я высокомерно воздвигала между нами стену отчужденности, держала его на расстоянии своей сухостью и ледяным пренебрежением. Муж вызывал во мне омерзение. Меня сковывала сама мысль, что он с теми женщинами в постели так же, как со мной. Во время соития я не смогла бы изгнать из памяти навязчивые картины… Я не хотела к нему прикасаться… но и отпустить не могла. Презрев самолюбие, осталась рядом.
А он хотел нравиться и пользоваться всеобщим расположением. Он погружался в сладостные чувства нового обладания, купался в комплиментах и был счастлив. Наверное, обрушивающееся на него опьянение вольной жизнью будоражило его, наполняло радостью, молодостью, восторгом. Те новые не ведали о его несбывшихся надеждах, неудачах, которые вызывали у него чувство неиспользованных возможностей, выливающееся в недовольство жизнью, в раздражительность. Они не знали о его трудном характере. Для них он – сплошное обаяние. А семья? Это слишком малая толика из огромного ареала его желаний… Дома он опять становился злым, нетерпимым, бросал едкие уничтожающие фразы. И я, горько вздохнув, опускала глаза и уходила на кухню. Я не видела выхода… Мой помертвевший разум не мог даже на мгновение вырваться из тисков отчаяния.
– Так вот она откуда, эта вселенская печаль и довольно жалкое зрелище брошенной жены при живом муже, – вклинила в рассказ Эммы свой комментарий Инна. – Давно надо было поплакать на плече подруги. Попы и психиатры правы, предлагая исповедоваться. Если держать в себе все свои беды, можно заболеть или вовсе умом тронуться. Мне тоже иногда охота уткнуться в чужую жилетку… Я бы посоветовала тебе бросить Федора, заарканить приличного мужика, такого, чтобы быть уверенной в своей власти над ним, и опять замуж пойти «назло надменному соседу».
– Замуж?
Эмма не могла себе представить кого-то еще рядом с собой.
– …А он и не стремится вернуть мое расположение. Вот и живем как два пассажира, вынужденных ехать в одном купе. Легче всего избавить от боли может тот, кто ее причинил, а я всю жизнь сама с нею боролась. Он же был счастлив за счет других… Вот тебе и доверие, и защищенность, и отзывчивость, которые он демонстрировал,
Лицо Эммы опять сделалось непроницаемо-серьезным. Взгляд затерялся в бесконечном числе крыш и антенн.
– Ты ищешь логику чувств? – удивилась Рита. – Это из области фантастики.
– Откуда в тебе эта непримиримость? Пропитай сердце уверенностью, насыть душу любовью. Смири, урезонь свои обиды. Попробуй вспомнить что-то хорошее из вашей жизни. Еще раз по сусекам поскреби, – предложила Жанна, бросив на Эмму многозначительный взгляд.
– Давай, посоветуй облазить многочисленные фьорды прошлых событий, исследовать шхеры долговременной памяти! Эмма и без тебя миллион раз это делала. Может, еще что-нибудь этакое, умное предложишь? Я лично несильна в подобном виде деятельности, – скроив благожелательное лицо, спросила Инна у Жанны. А в голове ее пронеслось: «Святоша чертова! Сидит тут как в монмартрской мансарде и рассусоливает… То лениво цедит сквозь зубы, то будто роняет масляные «розовые» фразы».
– Ничего, что могло бы представить для тебя интерес, – резко ответила та, потому что почувствовала, как обдало ее ледяной волной пренебрежения.
– Когда в семье худо, когда между супругами нет согласия, то и в постели им одиноко и тоскливо, – сказала Рита.
– Ты права. Женщины выпроваживают мужей не из-за того, что им некомфортно в кровати, а из-за разлада вне её, – видно, отвечая на свои мысли, подтвердила Лиля.
– Если бы работа Федора по-настоящему поглощала или он с головой уходил в повседневные заботы, он бы, наверное, не бегал, – пробормотала Эмма. – …А я еще пыталась шутить: мол, грехи еще не начинают тебя догонять? К совести, глупая, призывала. Спасение души требует большого труда. Праведная душа выковывается… А он, бегая на сторону, терял не только совесть, но и здравый смысл. Ни терзаний, ни сомнений… Для него жестокость стала обыденной.
«Зачем нам эта грязь и эмоциональные обиды? Это не столь этичные воспоминания, чтобы рассказывать о них во всеуслышание», – поежилась Лера.
А Мила слова американского артиста Шварценеггера вспомнила: «Каждую минуту, которую ты затрачиваешь на воспоминания о прошлом, ты отнимаешь от размышлений о будущем». «Возможно, он обращал их к молодым», – решила она.
– В капкан ты попала. Вляпалась в дерьмо по самые уши, – подвела итог исповеди Инна.
– Кто спорит.
– А с карьерой у Федора, похоже, все окей. Он у тебя строитель?
– Крупный специалист по ремонту автотрасс. Цепко, уверенно поднимался по административной лестнице.
– Наслышана. В ней он шел напролом. Ни за кем не признавал превосходства. Своего не упустит, у него не сорвется. У меня есть основания полагать, что из всего мог извлечь выгоду. Умел использовать людей. Тут разнотолков не может быть, – ехидно заверила Лера. И замолчала, мысленно проверяя, не забыла ли она сказать что-либо важное о работе Федора. Потом добавила, что все равно он не был до конца удовлетворен своими успехами.