Вкус жизни

Шевченко Лариса Яковлевна

Но Галка не виновата в мнительности своего мужа. Он культивирует в себе ревность, а она страдает. Пусть не распускается, в руках себя держит... А я разве виновата в слабости Федора?.. Помню, Галя внушала своему сыну Игорьку, чтобы никогда не верил сплетням, мол, их выдумывают люди, заинтересованные в крахе твоей личной жизни или бизнеса, мол, это происки недоброжелателей; составляй собственное мнение о людях, тогда будешь успешен и здоров».

– В нашем доме сейчас пять вдовых мужчин живут одинокими. А один, шестой, привел себе молодуху, так она его быстро «прибрала» на кладбище и квартиру захапала для своего внука, – тихо, чтобы не слышала Эмма, на ухо Жанне сказала Лиля.

Та ей также тихо ответила:

– Я приметила, если мужчина

женится во второй раз и у него в этой семье нет детей, то новая жена не очень-то жалеет своего мужа. Первая жалеет прежде всего как отца своих детей. А если мужчина женится, будучи в возрасте, то уж явно кроме денег от него ей ничего не надо.

– Сомнительное заявление, – не согласилась с ней Лиля.

– Федор считал позором уходить из семьи, а жить непорядочно – нормальным, но не мог дать обоснование своим прихотям. Мама поощряла, значит, все хорошо. Он так и остался на всю жизнь ее капризным ребенком. Нельзя матерям прощать такое воспитание. Сам не умел любить и не верил в мою любовь, воспринимал ее как женскую слабость. Отсюда и разочарования. Жили, не понимая друг друга, будто говорящие на разных языках. Ни нежности, ни ласки… ни для души, ни для плоти. Не обрела я с ним, как говорится, «ни неба, ни земли обетованной». И отцом не был образцовым. Ни потискать, ни поиграть, ни посмеяться вместе с детьми, ни поговорить по душам, ни тем более научить чему-либо. С нашей собакой был нежнее. Занят был исключительно только собой. Может, и правы современные ученые, что игрек-хромосомы деградируют и погибают в восемь раз быстрее, чем икс. Вымирают настоящие мужчины, – вздохнула Эмма. Она никак не могла успокоиться и перекрыть клапан потока горьких излияний.

– Ученые исследовали наличие гена стыда? Слышала звон, но не знаешь, где он, – не поверила Лиля.

– Покаяние к твоему мужу может прийти только в случае полного мужского бессилия. И то сомневаюсь. Ведь он гордится тем, что делал? – дерзко и воинственно спросила Инна. – Убивать таких гадов надо, чтобы и не плодились, – зло и решительно добавила она.

– Я мечтала, что моя семья будет зоной чистоты и порядочности, что в ней все будут разговаривать тихими спокойными голосами ласково и уважительно. Ведь муж вырос в маленьком городке, где в глаза осуждали пьющих, дерущихся, где по-соседски, дружески, без стеснения журили и детей, и взрослых… – как-то не очень логично попыталась увести разговор в теоретическую плоскость Эмма.

И снова о больном, только очень тихо, чтобы слышали только двое:

– Мне казалось, что все проблемы в семье можно решить доброй беседой за круглым столом. Этот способ я считала беспроигрышным, – призналась она. – Бывало, требует увеличить число дней без предохранения, а я объясняю, что уже раз рискнули и чем все закончилось? «Тебе несколько минут удовольствия, а я опять стану страдать рвотой, головокружением. Потом через два месяца в больницу на истязание… Ты вон палец порежешь, так стонов на три дня. А меня без сознания поволокут после операции, кровищи немерено потеряю. Слишком неравноценные ставки». Так не понимал, на дыбы вставал. В чем-в чем, но тут я не уступала… Так до оскорблений и угроз опускался.

Женщины потупили глаза, страдальчески морщась. О чем они думают? «Зачем Эмма так… слишком обнаженно... это же слишком личное… неловко как-то… Будто в состоянии половинчатости…» Или свою боль вспоминают?

– А мне мой бывший после развода врать начинал в глаза, мол, ничего подобного не было, ты сама всех этих женщин выдумала, – с печальным недоумением отозвалась Рита. И это тоже прозвучало как-то не очень уместно и неловко. «Лучше бы мне не вмешиваться в разговор», – подумала она, сердито мотнула головой и раздраженно уставилась в неизменную картину противоположного дома.

– Иногда думаю: «Может, уйди я от него, все упростилось бы?.. Нет. Дети чувствовали бы себя обделенными, а благодаря мне они успели повзрослеть без стрессов… Знать всегда больнее, чем не знать».

Эмма

замолчала, будто что-то припоминая или выбирая из вороха событий.

Лене подумалось: «На ее долю выпали такие мучения, что каждая женщина, рассказывающая историю своей жизни, осознает, что ее слушает более страдающий и глубоко понимающий человек».

– Иногда один минус каким-то непросчитываемым образом сводит на нет все плюсы, – сказала она вслух.

– Особенно если этот минус длиной в жизнь, – добавила Эмма. – Сорок лет я пыталась объяснить мужу простые житейские истины. Он часто хоть с истерикой, но соглашался. Проходило совсем немного времени, и он снова поступал по-своему – проявлял ко мне неуважение. Он будто постоянно находился в стоячей воде своего незыблемого сознания и понимания. Не скоро я поняла, что эта непрошибаемость у него на уровне генетики и бесполезно что-то предпринимать.

В общем, мне оставалось только поражаться пустоте сердца мужа, его примитивному пониманию любви, его дикому эгоизму. Он никогда не понимал, что мне бывает очень тяжело, что я нуждаюсь в помощи, в утешении. Он воспринимал человека только в связи с тем, что можно от него получить. Ни сочувствия, ни жалости. Ведь как специалисты говорят: никакая обработка не скроет, какой породы дерево. Так и человек: сколько ни лакируй, его гадкое нутро все равно вылезет наружу… И подвернулся же он мне на горе горькое! Много ли мне тогда надо было: поразил исключительностью, благородством, отыскал созвучие душ, закружил весельем. Старше, опытнее был. Это только кажется, что этого мало.

Он был моим единственным мужчиной. Меня оскорбляло его неуважение. Его душа, к которой мне было не прикоснуться, всегда оставалась чужой. В минуты тоски мне казалось, что я его никогда по-настоящему, доподлинно не знала. Дети выросли, а он все продолжал куролесить. Он из тех, которые никогда не говорят «нет». Какое количество лжи и подлости от близких людей может вынести человек? Иногда мне казалось, я доходила до предела своих далеко не безграничных возможностей… У нас было все что угодно, только не семья. Как поется в песне: «из горького горя я счастье свое добывала».

Лера ударилась вдруг в рассуждения:

– …С годами свежесть ощущений притупляется. Чувства надо освежать. К тому же правильные люди по большей части скучноваты, а интересные, полные жизни нередко переходят границы добра и зла, ввергают свои семьи в несчастья. Во всем нужна мера. Я в этой связи случай вспомнила. Были мы в гостях у моих деревенских родственников, и мой муж не захотел есть вареную курицу, приправленную только деревенским ароматом. Если ел до этого жареную, с массой пряностей и всяческих приправ, вареной не хочется. Наверное, твой муж думал: «Зачем мне нужна женщина с устаревшими идеалами скромности, нежности и трудолюбия, если с «перчиком» намного вкусней. Нормы морали придумали слабаки…»

– Ты права. Есть женщины добрые, открытые. Такие ему неинтересны. Есть женщины без сердца. Порок притягателен… Как-то в квартиру не смогла войти. Мысленно взбесилась: «Есть где разгуляться в четырехкомнатной квартире. Раздолье, хоть полк баб приводи... Жри свою виагру! Может, скорее издохнешь. (Женщины дружно вздрогнули.) Прости меня, Господи», и ушла к соседке, – резко отреагировала Эмма на рассуждения Леры. – Муж сокрушил мою волю. Сначала я плакала. А ему нравилось меня мучить, он чувствовал свою власть надо мной. Много раз замечала, что он расчетливо дразнит и злит меня. Позже страдала, но гордо молча переносила боль. А он все равно продолжал уязвлять, унижать пренебрежением, упиваться своей жестокостью. Похоже, это его забавляло. И тогда на ум мне приходила соседская девочка-даун, которая с восторгом наблюдала растерянность людей, облитых ею из окна помоями… Он до сих пор, когда ходит по дому, чтобы не наткнуться, обходит меня точно так же, как шкаф или стул, не глядя. Он вообще не смотрит на меня, если не обращается по делу. Да и в этих случаях часто спрашивает, будто не видя меня, думая о чем-то другом.