Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира

Гебель Титус

Итак, слабости демократии очевидны; по крайней мере, для того, кто хочет видеть [98] . Что здесь можно сделать? С недавних пор и в западных государствах оппозиционные граждане размышляют о создании других стимулов, например путем отнесения растраты налогов к числу уголовных преступлений или путем сокращения пенсионных прав политиков, причинивших серьезный финансовый ущерб. Правда, такое было бы возможно только через референдум или под серьезным нажимом СМИ. Ведь органы, которые ныне занимаются такими вопросами, наверняка не заинтересованы в ослаблении своих позиций. Договориться же о непредоставлении особых преимуществ иным путем в массовой демократии невозможно.

98

Желающим всерьез разобраться с критикой демократии рекомендуется начать с Taghizadegan 2009, Karsten/Beckmann 2012 и Ortner 2012, а уже затем перейти к Tocqueville 1985, Hoppe 2003 и Braunschweig 2012.

Впрочем,

общественные устройства, которые уже в силу своей конструкции нарушают принцип «кто платит, тот и заказывает музыку», не имеют шансов на долговременное существование. Ведь, если решение о том, что произойдет с взносами крупных плательщиков, регулярно принимается большинством неплательщиков или малоплательщиков, плательщики в конце концов отвернутся от означенного порядка. То есть либо покинут пространственную сферу действия данной системы, либо сократят свою производительность. Ибо они прекрасно понимают: их более высокая платежеспособность доказывает, что до сих пор все их решения явно были лучше тех, какие принимали неплательщики или малоплательщики. Так почему же именно этим последним дано право распоряжаться применением средств? Ведь почти наверняка будут приняты худшие решения для общества, нежели те, какие приняли бы сами платежеспособные. В итоге система постепенно теряет производителей услуг и в итоге терпит крах в силу экономических проблем.

Можно ли вообще еще спасти демократию? Имеет смысл заглянуть в Лихтенштейн [99] . Лихтенштейн отнюдь не конституционная монархия в традиционном смысле, а скорее уникальная смешанная система прямой демократии и парламентско-конституционной наследственной монархии. В 2003 году конституция подверглась значительному изменению. Мотивом стало понимание, что присущую любой демократии тенденцию к партийному господству и самообслуживанию политического класса необходимо ограничить посредством органов, обладающих релевантными собственными правами на контроль и активное участие в жизни страны и не подверженных влиянию партий. С тех пор в Лихтенштейне это прежде всего народ и князь, с законодательными инициативами могут выступать и общины. Чтобы избежать опасности безграничной власти большинства в прямой демократии, лихтенштейнская система заготовила два предохранительных вентиля: во-первых, право вето князя, в том числе и касательно итогов референдумов, во-вторых, право сецессии любой отдельной общины. Злоупотреблению правом вето со стороны князя в свою очередь препятствует предоставляемая населению возможность выразить ему вотум недоверия и даже вообще упразднить монархию (!). В своей работе «Государство в третьем тысячелетии» князь Ханс-Адам II указывает, что для подобной конструкции монархия не требуется. Избранный прямыми общенародными выборами президент может выполнять ту же задачу, что и князь Лихтенштейна [100] . Актуальная конституция Лихтенштейна, во всяком случае, одна из самых новаторских в мире, что касается ограничения власти в демократии, а именно этот пункт решает все.

99

Gebel 2013.

100

Liechtenstein 2010, 169.

Лихтенштейн действительно единственная страна на свете, которая по конституции позволяет своим общинам отложиться, а тем самым дает им право на самоопределение. Собственно говоря, это исконно демократический процесс. Большинство некого региона путем референдума решает стать независимым или присоединиться к другому сообществу. Это право народов на самоопределение записано также и в Уставе ООН [101] . Конечно, его применение стало бы для политики огромным фактором ограничения ее власти, поэтому она ссылается на «неприкосновенность границ» и просто игнорирует право на самоопределение. Будь сецессии допустимы вплоть до уровня общин, как в Лихтенштейне, у правительства был бы стимул изначально уделять больше внимания интересам регионов. Ханс-Адам II признал, что гарантия права на самоопределение, а тем самым и на сецессию может в силу конкуренции повысить качество государственных действий точно так же, как это происходит на рынке производства и услуг. Государствам придется тогда мирно конкурировать друг с другом, чтобы предоставлять своим клиентам наилучший сервис за наименьшую цену [102] . Ханс-Адам II, дословно:

101

Статьи 1, 2 и 55 Устава ООН от 26.06.1945.

102

Liechtenstein 2010, 166.

Превращение государства из полубога в предприятие обслуживания будет возможно, только если перейти от представительной демократии к прямой и посредством права на самоопределение на уровне общин сломать монополию государства [103] .

В Германии при таком же правовом статусе, вероятно, не только эксклав Бюзинген [104] , но и различные южнонемецкие общины

давно бы присоединились к Швейцарии. Это в свою очередь заставило бы политику быть намного осторожнее в собственных мероприятиях, ибо в противном случае и впредь грозила бы утрата территории государства и его граждан (= власти).

103

Liechtenstein 2010, 196.

104

https://de.wikipedia.org/wiki/B"usingen_am_Hochrhein: «В 1918 году был проведен референдум, в результате которого 96 % бюзингенских граждан высказались за присоединение своей деревни к Швейцарии. Но до этого не дошло, так как Швейцария не могла предложить взамен подходящей территории. И Бюзинген остался в Германской империи. Последний раз шанс войти в состав Швейцарии представился бюзингенцам в 1956 году. Поначалу тогдашние переговоры развивались успешно, однако округ Констанц настоял на оставлении Бюзингена в составе Германии». Желание самих бюзингенцев, очевидно, не играет для немецкого государства важной роли.

Вторая возможность реформы демократии – продолжить традицию греческих городов-государств (ср. гл. 9). Согласно этой традиции, правом голоса обладают лишь те, кто может сам себя содержать и готов защищать сообщество: они буквально имеют skin in the game (шкурный интерес).

Альтернативно можно соединить права собственности с правами голоса, а прямую демократию оформить лишь как право вето (ср. гл. 11).

Все варианты, впрочем, предполагают децентрализацию власти и обозримость сообщества. Это подводит нас к следующей теме.

Малость и субсидиарность

В обществе малых государств не исчезают ни война, ни преступность; они просто сокращаются до приемлемых величин. Вместо того чтобы безнадежно пытаться раздуть ограниченные способности человека до величины, которая может совладать с чудовищным, надо сократить чудовищное до величины, с какой сумеют совладать даже ограниченные способности человека. В миниатюре проблемы теряют свой ужас и значение; это максимум, к какому может стремиться общество.

Леопольд Кор, философ малости

Чем больше и анонимнее общество, тем скорее вокруг центра образуется непомерно раздутый штат политиков, чиновников и лоббистов и тем скорее возникает стимул лично эксплуатировать незнакомых людей и принимать оторванные от жизни решения. Подлинная субсидиарность означает, что большинство решений принимается на уровне общин [105] . Люди знакомы друг с другом и могут непосредственно наблюдать результаты своих действий. Происходит социальный контроль [106] .

105

Принцип субсидиарности означает, что решение задач и проблем по возможности берет на себя гоавным образом одиночка, минимальная группа или низший уровень той или иной организационной формы. Только когда это связано со значительными препятствиями и проблемами или когда очевидна выгодность сотрудничества и оно находит всеобщее одобрение, субсидиарно (то есть в поддержку) должны постепенно подключаться более крупные группы, общественные коллективы или более высокие уровни организации.

106

Liechtenstein 2010, 11–23.

Вероятно, поэтому один из важнейших факторов успеха Швейцарии – самоопределение общин с их широкими полномочиями [107] . Вкупе с соревнующимися между собой кантонами они оттесняют на задний план широкомасштабные централистские замыслы политики. Такое самоопределение на локальном и региональном уровне есть предположительно один из самых недооцененных рецептов успеха Конфедерации. Швейцарец Адольф Гассер обнаружил это еще незадолго до Второй мировой войны. Он заметил, что централизм снова и снова приводит к катастрофе, и предложил для создания на континенте нового порядка предоставить всем общинам Европы полное право регулировать собственные дела. Он пишет:

107

По Роберту Нефу, это одна из предпосылок функционирования прямой демократии в Швейцарии, Nef 2015, 321ff.

Только в обозримом, связанном с жизнью сообществе нормальный гражданин способен приобрести то, что обыкновенно называют политическим глазомером, смыслом человеческих пропорций. Только здесь он в будничных разговорах научится более-менее понимать оправданные претензии своих инакомыслящих и инакозаинтересованных соседей и считаться с ними; только здесь на почве свободы разовьется тот минимум общности, что способен эффективно ограничить склонность к авторитаризму и к анархии. В этом смысле малые автономные пространства суть незаменимые гражданские школы, без которых именно свободно-демократическое государство неизбежно погибнет на корню [108] .

108

Gasser 1983, 463.