Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира
Шрифт:
Такие идеи, конечно, не находили и не находят в «большой политике» ни малейшего отклика. И неудивительно, ведь это вполне в духе структуры стимулов. Представьте себе, что вы политик и должны сделать выбор между:
Системой А: крупным, мощным образованием, которое имеет гигантский бюджет и руководители которого известны и уважаемы во всем мире; даже подчиненные позиции располагают значительной властью, влиянием и признанием; у вас как политика есть шанс однажды войти в эту систему.
Системой В: лоскутным одеялом из мелких и средних единиц, хотя кое-кто из правителей известен и надрегионально; они объединены в своего рода союз государств, управляемый циклически меняющимся президентом, чьи компетенции весьма ограниченны; в совокупности существует лишь
По своекорыстным мотивам выбор политики и поддерживающих ее творцов общественного мнения всегда падет на систему А, причем за благозвучными обоснованиями далеко ходить не надо: ведь «перед нами большие задачи», «нужно строить будущее», лишь крупные единицы «справятся с вызовами нашей эпохи», только так мы «экономически выстоим против XYZ» и т. д. Поэтому и в Швейцарии, надо полагать, большинство более-менее важных правительственных чиновников – в противоположность большинству населения – поддерживает вступление в ЕС [109] : там маячит целая вселенная новых, хорошо оплачиваемых и интересных постов, далеких от контроля граждан. В реальном же мире именно такие малые страны, как Сингапур, Исландия или Лихтенштейн, сумели обеспечить себе не только мирную жизнь, но и куда более высокий доход на душу населения, нежели крупные государства. Причем при стабильных государственных финансах и незначительной преступности. Стоит задуматься и еще об одном аспекте. Во всем мире существует лишь горстка предприятий, имеющих более миллиона сотрудников, и лишь одно, где их более двух миллионов [110] . Поскольку это результаты незапланированного и, так сказать, естественного развития, кое-что говорит за то, что начиная с определенного объема плюсы большой величины автоматически оборачиваются недостатками. Данное наблюдение противоречит также тезису, что на свободном рынке по причине имманентных ему тенденций монополизации в итоге останется одно-единственное предприятие. Слишком крупные образования в определенный момент становятся неуправляемыми и прибыли исчезают в организационном механизме, даже у монополистов.
109
Судя по рассказам швейцарских коллег.
110
Сеть супермаркетов «Уолмарт» с ее 2,3 млн сотрудников является в настоящее время крупнейшим предприятием в мире.
Государства, при всем их отличии от ориентированных на прибыль предприятий, суть тоже крупные организации с неким деловым механизмом, так что в принципе это наблюдение, пожалуй, справедливо и для них. Происшедший в свое время распад Римской империи и принцип субсидиарности, согласно которому подчиненные единицы должны сами решать все вопросы, с какими могут справиться самостоятельно, можно опять-таки вывести из этого опыта, как и равномерное расщепление меннонитских поселений, когда их население превышает 150 человек.
Однако важнейшие преимущества крупных государств автономные общины вполне могут сохранить. Для общей обороны, для создания общей правовой и таможенной территории они могут объединяться в союзы. И не каждая единица должна быть полностью независимым государством. Суверенные малые государства в определенных сферах могут примкнуть к более крупным сообществам, как, например, Монако образует таможенный союз с Францией, а Лихтенштейн является членом европейского экономического пространства. Малость государства не означает автоматически закрытости или провинциального мышления, но в любом случае – самоуправление и субсидиарность. А это открывает возможности, которые в других местах отсутствуют.
Примерно в 1400 году Китай располагал самыми лучшими в мире, самыми большими и самыми мореходными кораблями. Огромные флотилии ходили под парусами в Индонезию, Индию, Аравию и вплоть до восточного побережья Африки. Еще немного – и китайцы обогнули бы мыс Доброй Надежды, поднялись бы вдоль западного побережья Африки и в конце концов открыли бы морской путь в Европу. Но тут случилось нечто роковое: китайский император, пришедший к власти в 1432 году, считал мореплавание разбазариванием денег. Под страхом наказания он запретил постройку мореходных судов и приказал снести соответствующие
111
Ferguson 2011, 72.
Напротив, Европа в те времена была разделена примерно на две тысячи государственных территорий. И начиная с 1484 года генуэзец Колумб обивал пороги европейских суверенов, просил дать ему флот, с которым он мог бы первым пересечь Атлантический океан. Просил в Италии, Франции, Португалии и Испании, и только при второй попытке в 1492 году испанский королевский дом согласился выделить ему три маленьких корабля. В Европе была попросту невозможна ситуация, когда бы один-единственный болван, царствуя над всем континентом, мог ликвидировать целую технологию.
Поэтому нам не мешало бы поразмыслить, не лучше ли был бы мир из тысячи Лихтенштейнов. Большинство решений принималось бы на локальном уровне и децентрализованно, кардинальные ошибки имели бы ограниченные последствия, существовало бы множество наглядных примеров, что функционирует, а что нет. Уже в силу многочисленности сообществ существовала бы плодотворная конкурентная борьба за «клиента», а не картель государств, который, с одной стороны, старается максимально выдоить граждан, с другой же – отлучить их от всех решений. Рецептом успеха Европы всегда было как раз многообразие и связанная с ним конкуренция. Это отнюдь не обязательно слабость. Даже города-государства вроде Венеции и Генуи, а также скорее маргинальные по величине государства вроде Португалии и Нидерландов в пору своего расцвета сумели достичь огромной политической и экономической мощи.
Создание вышестоящих институтов, например общей зоны свободной торговли или экономики либо общей оборонительной системы, возможно всегда, а при сущностном родстве сообществ прямо-таки напрашивается. Вспомним, к примеру, Ганзейский союз или Германский союз, объединявший 39 суверенных государств и содержавший общие политические и военные институты. Чем меньше государства, тем меньше угроза, что одно-единственное государство или их группа будут слишком доминировать. Малые государства не ведут мировых войн. Только великие державы вызывают огромные катастрофы.
По сравнению с Германией маленький Лихтенштейн – яркий пример прочности, или антихрупкости, системы. Антихрупкая система отличается меньшей оперативностью, зато стабильна на значительно более долгий срок, а потому более успешна [112] . Ее противополжность – хрупкие системы, которые несколько времени выглядят хорошо, а затем через регулярные промежутки времени переживают катастрофы. До 1866 года Лихтенштейн и нынешняя Германия входили в упомянутый Германский союз. Подобно тому как ныне интеллектуальный мейнстрим стремится к европейскому союзному государству, в свое время мерилом всех вещей было создание единого германского государства. Когда после сражения при Кёниггреце стало ясно, что Пруссия, отклонившая дальнейшее существование Германского союза, станет центром этого нового государства, члены Германского союза решили его распустить. Против проголосовал только Лихтенштейн [113] .
112
Taleb 2013.
113
Ср. протоколы Собрания Германского союза за 1866 год:
https://books.google.de/books?id=s-NLAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=de#v=onepage&q&f=false
Что в результате произошло с Германией, общеизвестно: объединительные войны, колониализм, Первая мировая война, два миллиона собственных погибших, потеря четвертой части территории, революция, гиперинфляция, валютная реформа с потерей почти всех сбережений, нацистская диктатура, Вторая мировая война, Холокост с истреблением еврейских сограждан и их культуры, шесть с половиной миллионов собственных павших на фронтах, утрата еще трети территории, почти все города разбомблены, изгнание двенадцати миллионов немцев, раздел страны на оккупационные зоны, новая денежная реформа с потерей почти всех сбережений, социалистическая диктатура в Восточной части, тамошняя революция и новая денежная реформа. В совокупности ровно четыре краха системы с 1870 года. А в Лихтенштейне ни одного.