Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

Тарасов Ник

Порылся в мешке, нашёл крупную — чуть больше кулака, показал Степану.

— А вот такие вот в сторону, потом в мешок сложите, домой отнесёте ко мне.

Степан почесал затылок, разглядывая картофелины с таким видом, будто они были какими-то диковинными заморскими плодами.

— В общем, кладёшь картошку в яму. И копаешь следующий ряд — этой землёй прикапываешь ту картошку, что уже в ямке. Понятно?

— Понятно, барин, — кивнул Степан, беря в руки лопату и взвешивая её, словно оценивая предстоящую работу.

— Ну, до вечера чтоб посадили,

тут немного, — бросил я, разворачиваясь и чуть не налетев на двух крестьянок — Прасковью и Аксинью, что подоспели с плетёными корзинами.

Те запыхавшись смотрели на меня выжидающе. Я махнул на Степана, мол тот проинструктирует, сам же улыбнулся, радуясь, что не сказал это вслух.

Степан за спиной тут же загундосил:

— Значится, так, девоньки, поручил нам боярин…

Дальше я не расслышал — пошёл к избе, но хмыкнул про себя. Степан справится, всё расскажет, всё покажет. А бабы его за полдня уболтают так, что у того уши в трубочку свернутся. Зато работать будут споро — женские руки для такого дела самое то.

Посмотрел на избу, увидел, как Машка заскочила в сени. Точно будет сейчас на сарафан любоваться да на платок с бусами

Тут же окликнул Петьку, что копошился у сарая, что-то там перекладывал из инструмента.

— Петь, разбираться с добром потом будем. Айда на Быстрянку сходим, глянем масштаб трагедии.

— Чего глянем, Егор Андреевич? — переспросил он, щурясь на солнце и откладывая новый напильник.

— Что восстанавливать надо, — буркнул я. — Пожар, Петь, не шуточки.

Петька сразу посерьёзнел. Ещё бы — столько труда вложено, столько надежд. А тут такая напасть.

Повернулся к Пелагее, что крутилась неподалёку.

— Пелагея, снеди собери, а то Митяй там, поди, голодный остался.

Та упорхала в избу. Буквально через пару минут вернулась с торбой, туго набитой едой.

— Тут на всех хватит, — сказала она, передавая мне торбу.

— Спасибо, Пелагеюшка, — кивнул я, вручив торбу Петьке.

Крикнул Илье, что разглядывал будущие пилы у сарая:

— Илья! Хватит глазеть. С нами пойдёшь.

Тот поднял голову и кивнул.

Махнул Петьке:

— Пошли.

Шагая к Быстрянке, где моя лесопилка чуть не сгорела, я хмурился, прикидывал: что уцелело, что чинить? Сердце аж колотилось, а в голове крутились самые мрачные мысли. Неужели всё коту под хвост? Столько работы, планы, надежды… Пётр пыхтел рядом, время от времени бормоча что-то про Игната и поминая его нехорошими словами. Илья молча тащил топор, а Прохор, что увязался с нами, что-то ворчал себе под нос, качая головой и крякая, как старый дед.

Я ускорил шаг — хотелось поскорее увидеть, что там натворил этот проклятый поджигатель.

Не доходя до перепада метров двести, выскочил Митяй, весь в саже, будто из трубы вылез. Рубаха на нём была чёрная, лицо перемазано, только белки глаз блестели.

— Ну что там? — спросил его я, готовясь к самому худшему.

— Егор Андреевич, сгорело всё! — махнул он рукой, и в голосе его слышалось

такое отчаяние, что у меня ёкнуло сердце.

— Как всё?! — вскипел я, чуть не врезав ему подзатыльник за такие вести. — Мы ж ночью затушили!

Пётр опередил меня, треснув малого по затылку звонко, как по барабану:

— Думай, что мелешь, а потом трынди! Барин аж в лице сменился. Дойдём, глянем, а то ты нам понарассказываешь! У тебя язык, что помело — всё подряд метёт.

Митяй потёр ушибленную башку, виновато поёжился и буркнул:

— Ну, эти… жёлоба. Они вот и сгорели…

Я хмыкнул, а Пётр зыркнул на него, как кот на воробья, готовый к прыжку. Парень аж поёжился.

Дошли до переката, где стоял едкий запах гари. Дым уже рассеялся, но въедливый дух пожарища ещё висел в воздухе. Глянул — и выдохнул с облегчением: колёса, чёрт возьми, целёхоньки! Стояли в стороне, оба, будто поджигатели их попросту не заметили в темноте. Массивные, добротные, они дожидались своего часа. Три ряда брёвен под ангар — тоже на месте, только в одном углу подпалина виднелась, ерунда. Помост — треть у берега выгорела, доски обуглились и почернели, да часть досок, что в воду сбросили при тушении, отсутствовали, но опоры стояли, как богатыри, не дрогнули.

А вот жёлоба… их как не бывало. Только кучки пепла да кляксы застывшей смолы — Игнат, гад, видать подготовился, смолу где-то нашёл. Может, следил за нами, сукин сын, высматривал, когда оставим без присмотра. Ну, туда тебе и дорога, прямиком в острог.

Подошёл к воде — брёвна, что Митяй вчера собрал у берега, так и лежали нетронутые. Течение их слегка сдвинуло, но не унесло. Прикинул в уме: не всё пропало. Колёса есть — главное богатство цело. Помост подлатаем за пол дня, жёлоба новые сделаем — дело не хитрое, когда руки набиты.

Повернулся к мужикам, что стояли кучкой и ждали моего решения, как на деревенской сходке:

— В общем, так, братцы. Сегодня отдыхаем. Дома стол бабы накроют, силы наберёмся. Завтра с утра пораньше принимаемся за восстановление. А вечером пива выпьем. Да, Петь?

— Да, Егор Андреевич! — оживился тот, и лицо его просветлело. — Фома бочонок пива привёз, добрый такой, пенистый!

— Ну вот и славно, — кивнул я, чувствуя, как напряжение понемногу отпускает. — Митяй, ты чего голову повесил? Дело поправимое. Главное то не сгорело — остальное поправим, да построим заново — ещё лучше прежнего.

Мы ещё раз обошли место пожарища, я прикинул объём работ, что предстоит. Не так уж и страшно, если честно. Пару дней — и всё будет как новое. А может, даже лучше — опыт-то теперь есть, ошибки прежние учтём.

— Айда домой, — махнул я рукой.

Обратный путь прошёл веселее. Мужики уже строили планы, как будут жёлоба новые делать. Пётр рассказывал, какое пиво привёз Фома — крепкое, как раз для такого случая.

А я шёл и думал: вот она, жизнь. То взлёт, то падение. Но главное — не сломаться, не опустить руки. Построим мы эту лесопилку, несмотря ни на что.