Воровские гонки
Шрифт:
Приморская удивила их тем, что семнадцатого дома на ней вообще не оказалось. На ее месте, между серыми девятиэтажками под номерами "15" и "19" огромной воронкой зиял котлован. Его дно было залито водой, а на краю стоял накренившись, будто пьяный мужик, экскаватор. Вода на дне котлована при тридцатиградусной температуре воздуха смотрелась кадром из фантастического фильма. Сквозь кабину гулял свежий морской ветерок, но ничего зацепить внутри кабины не мог. Ее разворовали умело, по-нашенски, не оставив не только кресла из кожзаменителя, но и ни одного винтика.
– Хотели
– разъяснила им веселая местная старушка.
Она же показала им, где свернуть с Приморской на Привольную.
– А там котлованов нету?
– настороженно спросил бабульку Топор.
– Не-е... Там еще до Горбачева строили, - с неизбывной веселостью ответила она.
Последний адрес - улица Привольная - навевал душевную дрожь. Никогда в жизни Жора Прокудин так не волновался. Даже на футболе. В районе желудка все вибрировало и готово было, оторвавшись, рухнуть к ногам.
– Тринадцатый, - первым заметил номер на кирпичном здании школы Топор, и Жора чуть не шлепнулся в обморок.
– Чего ты пугаешь?!
– огрызнулся он.
– Нам нужен семнадцатый.
– Вот он, - опять первым заметил Топор.
Он ощущал себя совершенно спокойно, потому что был уверен: никакого дома с семнадцатым номером на этой улице в Приморске нет, а если даже и есть, то в доме нет квартиры шестьдесят четыре, а если даже и есть...
– "Тридцать семь - семьдесят два", - прочел на табличке,
прибитой над дверью второго подъезда Жора Прокудин.
Вскинув голову, он сосчитал этажи, поделил, отнял и уже только
себе мысленно ответил: "Седьмой этаж".
– Чего?
– спросил Топор.
Жора Прокудин удивленно обернулся. Неужели его мысли получились настолько громкими, что были слышны через черепную коробку.
– Иди на ту сторону улицы, потусуйся во дворике, - приказал он Топору.
– Следи не только за улицей, но и за окнами седьмого этажа...
– Какого?
– Седьмого.
– Ты это... тоже того... не гони лошадей... Поаккуратней...
– Спасибо за заботу партии и правительства, - огрызнулся Жора Прокудин.
– Не топчи порог! Дуй, куда сказал!..
Лифт он не стал тревожить. Лифт - слишком громкий механизм, а Жоре очень хотелось тишины. Он поднимался по лестнице, зачем-то считал ступени, а сердце лупило так, будто хотело сосчитать эти же ступени быстрее Жоры. В какой-то квартире ныла музыка, где-то плакал ребенок, ему отвечала воем, но явно уже с другого этажа собака. В окнах лестничных площадок не было стекол, и дневная жара, южная, плотная, дурманящая, делала подъем по ступенькам похожим на марафонский забег.
На седьмом этаже уже можно было принимать душ. По спине сбегали соленые ручейки, а лицо горело доменным цехом.
На двери под номером шестьдесят четыре чернел глазок, но это было единственное ее украшение. По сравнению с тремя другими дверями площадки, красивыми добротными дверями, обитыми одинаковым коричневым дерматином, она смотрелась убого: бежевая, не самая свежая краска, темное замасленное пятно у ручки, оббитый обувью низ. Впрочем, дверь могла быть обманчивой. В своей жизни Жора Прокудин встречал немало обшарпаных дверей, за которыми жили миллионеры...
– Вам чего?
– вырос по звонку на пороге соседней, шестьдесят третьей квартиры, мужик в зеленых плавках.
Его волосатые плечи и грудь лоснились от жирного белого крема.
– Вы комнату отдыхающим не сдаете?
– как можно более устало спросил Жора Прокудин.
– А мы сами отдыхающие!
– обрадовался мужик.
– И сами сняли эту квартиру.
– Надо же!
– чрезвычайно сильно расстроился Жора.
– Говорили мне, не едь дикарем, а сними комнату в гостинице...
– И неправильно говорили!
– снова обрадовался мужик и подтянул плавки.
– У местных снять все равно дешевле, чем в гостинице. У них же другой масштаб цен, чем у нас, питерцев...
– А здесь не сдают?
– показал на шестьдесят вторую Жора Прокудин.
– Не знаю. Я и не знаю, кто там живет...
– Они на работе!
– влез в диалог уверенный женский голос.
– Здравствуйте, - поприветствовал Жора выплывшую из-за мужика даму.
Она тянула центнера на полтора. А может, и больше. Ярко-желтый лифчик на ее груди смотрелся двумя сшитыми куполами парашютов. Могучий купеческий живот погреб под собою плавки, и Жора Прокудин мог только представить, что они были такого же яичного цвета. Плечи, грудь и живот женщины лоснились под еще более густым слоем крема, чем у ее мужа. Они явно сгорели вчера на пляже, из чего Жора смог сделать лишь один вывод: питерцы приехали в Приморск дня два-три назад. Не раньше.
– Я у них вчера сковородку брала, - гордо сообщила женщина.
По моральным законам курортных городов она не стеснялась незнакомого мужчины. Родной Питер в такой же ситуации заставил бы ее надеть халатик.
– Ты у них брала?
– удивился муж.
– У них.
– А не в шестьдесят четвертой?
– У этого перепуганного холостяка?!
– возмутилась дама.
– Да у него, наверное, даже вилок нет!
– С чего ты взяла?
– Да ты на него посмотри! Бреется раз в три дня, девок не водит...
– Мы тут всего три дня, - не понял ее осведомленности мужик.
– Мне соседка рассказала... Когда я сковородку брала... К нему можете вообще не звонить. Он на неделю уехал из города. Соседка мне вчера сказала...
Ощущение, что на тебя смотрят через глазок двери под номером шестьдесят четыре, тут же испарилось. Жора Прокудин уже смелее повернулся к ней, посмотрел на черное масляное пятно у дверной ручки и ему стал противен этот неряха Гвидонов. В Союзе обманутых вкладчиков банка "Чага" он взял рекламный буклет годичной давности. С цветной фотографии на Жору взирал уверенным взглядом опрятный малый лет тридцати пяти от роду. Модный именно в том году пиджак табачного цвета хорошо подходил под карие глаза Гвидонова. И только прическа удивила Жору. Чуб лежал плотно на лбу, закрывая его полностью, а волосы на макушке образовывали подобие жанеткиного фонтана из косичек. При его доходах Гвидонов вполне мог бы обзавестись прической попрестижней.