Ворожея: Лёд и Пламень
Шрифт:
Поняв, что сам дорогу он не сыщет, присел на корягу.
— Никак нечисть какая мне следы путает, — заговорил он вслух, чтобы страх отогнать. — Ну так покажись, что ты, как выторопень какой, прячешься?
Зашумел лес вокруг; боязно стало Гостомыслу.
И тут из-за дерева вышел мужик. Высокий, плечистый, с длинной бородой и волосами, заплетёнными в косу. Одет он был в простую рубаху и штаны из грубой ткани, на ногах — лапти. Но глаза его были странными: зелёными, будто трава по лету. Взгляд был тяжёлым, проницательным, словно он видел Гостомысла насквозь. Лицо обветренное
Наместник приосанился, разговаривать с челядью он умел:
— Ты мне потыкай ещё, мужик чумазый, а всё туда же.
Мужик рассмеялся:
— Ты хоть знаешь, с кем говоришь?
— А что тут знать, лапотник? — наглость мужика начала злить Гостомысла.
Покачав головой, мужик вдруг стал увеличиваться в размерах. Его одежда лопнула по швам, а тело покрылось густой шерстью. Перед наместником стоял уже не мужик, а настоящий леший — хозяин леса. Его рост был выше человеческого, руки превратились в лапы с длинными когтями, а лицо вытянулось и стало звериным, но всё же сохранило человеческие черты. Глаза лешего светились недобрым огнём, а изо рта торчали острые клыки.
Гостомысл понял, что совершил большую ошибку, разозлив лешего. Он оскорбил хозяина леса, и теперь тот был полон решимости наказать его.
— В лес мой явился, ещё и хамить удумал? — заревел он.
Потемнело в глазах наместника, помутилось сознание.
Очнулся он в тесной пещере, осмотрелся вокруг. Пещера лешего была просторной, но низкой. Тусклый свет от костра позволил ему разглядеть немногое. Земляной свод поддерживали грубые деревянные столбы, а стены были покрыты мхом и плесенью. С потолка свисали корни, а на стенах ее росли грибы. Воздух был сырой и холодный, пахло прелой листвой. В дальнем конце горел костёр, отбрасывая причудливые тени на неровные стены. Там же стоял грубый топчан, покрытый шкурами животных. На полу валялись мелкие кости животных и птиц.
Сам же наместник висел на стене, прикованный за руки корнями; комья земли больно впивались в спину. Лешего не было видно.
Попробовал Гостомысл разорвать путы, что руки его обвили, но коренья только сильнее сжали запястья.
— Чего извиваешься, будто уж? — в круг света шагнул хозяин леса. — Хотя ты скорее аспид какой.
Он свалил в дальнем углу хворост и сел на лавку, ковыряясь пальцем в ухе.
— Ну, рассказывай, зачем ты в мой лес пожаловал, — леший оперся могучими руками о лавку и чуть подался вперёд.
Гостомысл задумался, а что рассказать, правду аль придумать чего?
Покумекал, вспомнил, что прадед Светозара в давние времена обидел какого-то лешака, авось этот чего о том знает и тоже обиду за сородича держит. И начал рассказывать о том, что на землях древлянских творится, о замыслах князя молодого. От себя приврал, конечно, что, дескать, задумал нынешний Светозар всех леших с помощью меча волшебного, что Харалугом зовётся, извести. И он, Гостомысл, то бишь, хочет тому помешать, спасти хозяев леса. И оттого надобно ему, первому, ведьму ту сыскать, у которой меч и хранится. Сказали ему люди добрые, что в Бережках та ведьма, вот он и поехал.
Но леший лишь рассмеялся, услышав его рассказ.
— Складно баешь, но я ж твою душонку подлую насквозь вижу. Не желание спасать тобой движет, а алкаешь ты, наместник княжий, славы, власти. Но то похвально, ежели люди власти не ищут — слабы они духом. Хотя и ты слаб. Перед более сильным вона как лебезишь. И сдаётся мне, попади этот меч в твои руки — несдобровать ни богам, ни духам.
Снова заговорил Гостомысл. Принялся убеждать, что готов служить верой да правдой, ни единым помыслом вреда не принести тёмным богам да духам.
Задумался леший. Врал наместник, как гадина какая, которую в костёр бросили, извивался. Но был способ думы его чёрные в пользу свою обернуть.
Хлопнул он ладонями по коленам:
— Верой говоришь, да правдой?
Замер Гостомысл, что это лешак такого задумал? Вон как светится весь, точно подлость какую. Но жить очень хотелось, а потому кивнул.
— Значится, и клятву готов Чернобогу да Маре на крови принести? Аль соврал мне сейчас? — навис он над побледневшим наместником.
Клятва на крови была нерушима, это знал любой пострел. И её сейчас предлагали ему принести, да не абы кому — тёмным богам. Но ежели откажешься, то не дожить же до вечера. А клятва, может, как и удастся вывернуться.
Снова кивнул Гостомысл.
Леший рассмеялся утробно, громко. Хлопнул в ладоши, и упал, будто лист осенний, наместник на пол. Потёр затёкшие руки. «Что дальше будет, кто ведает?»
А лешак тем временем нож достал, круг очертил и протянул тесак Гостомыслу.
— Режь, — приказал он. — Да капай в круг и слова клятвы говори.
Дрожащими руками взял тот нож, провёл по запястью, и первые горячие капли упали в круг. Втянулись в чёрную землю с шипеньем, будто та раскалённой была. Заговорил, слова будто сами собой на ум приходили. Казалось ему, что каждое слово, каждая упавшая капля наполняют его силой тёмной. Договорив, он устало опустился наземь, нож выпал из ослабевшей руки.
— Ступай теперь прочь и помни, клятвой ты связан, ежели что удумаешь, в тот же миг падешь замертво.
Леший вытолкал его из пещеры, и тут же земля сомкнулась, будто и не было там ничего. Обессиленный Гостомысл свернулся калачиком и погрузился в тягостный сон.
«Очутился он вновь в пещере. Тёмной, лишь от идола, что стоял в середине, еле видный свет исходил. Пещера была огромной, её своды подпирали массивные колонны из чёрного камня. Воздух был тяжёлый и влажный, с запахом сырости и чего-то древнего, потустороннего, — будто в могильный дом попал. Стены были покрыты странными письменами.
В дальнем конце находился алтарь, подле которого, почти у самой середки, и стоял идол самого Чернобога. Идол был вырезан из цельного куска чёрного дерева и изображал могучего мужчину с суровым лицом и длинной бородой. Глаза его были сделаны из яхонтов, которые светились тусклым, зловещим светом.