Воскресные охотники
Шрифт:
— Вороны также склевываютъ мертвыя тла.
— И воронъ проклятый за это самое. Ему за все это приказано каркать и несчастіе накликать. Гд воронъ пролетитъ да каркнетъ — тамъ ужъ добра не жди. Всегда передъ несчастіемъ.
— Волки мертвое тло растаскиваютъ.
— Тоже проклятый. Изъ-за этого волкъ и воетъ, изъ-за этого самаго и приказано ему выть. У него другого и голосу нтъ, не дано ему.
— Гіена, шакалъ. Да мало-ли зврей есть, которые мертвыя тла дятъ.
— Ну, этихъ зврей я не знаю, не слыхалъ про нихъ, а что ракъ, воронъ и волкъ — это намъ доподлинно извстно, что они проклятые.
— А между тмъ ракъ вкусная
— Да вдь мало-ли что сть вкусно, а только онъ не показанъ. Нашъ нмецъ на завод вонъ воробьевъ стрляетъ да стъ, а нешто они показаны?
— А воробьи отчего не показаны?
— Да не показаны. Тоже за какія-нибудь провинности не показаны. Птицу только ту можно сть, у которой ноги не связаны.
— А у воробья разв связаны?
— Конечно-же связаны. Кабы он не были связаны, то онъ ходилъ-бы, а то онъ прыгаетъ. Вотъ курицу сть показано — она ходитъ, тетерева показано — тоже ходитъ. Вс показанныя птицы ходятъ.
— Невидимыми нитками, стало быть, ноги у воробья связаны? — спросилъ молодой человкъ.
Миней посмотрлъ на него и отвернулся.
— Я, баринъ, такъ не люблю разговаривать, — отвчалъ онъ. — Зачмъ такъ говорить? Я съ вами по душ, а вы въ насмшку.
— И лягушка стало быть оттого не показана въ пищу, что она прыгаетъ? — допытывался молодой человкъ.
Миней не отвчалъ. Онъ вытащилъ удочку, поправилъ червяка и опять закинулъ ее.
— Чего-жъ ты сердишься-то? — сказалъ ему молодой человкъ.
— Ахъ, оставьте, пожалуйста. Кто не вритъ — съ тмъ нечего и разговаривать.
— Приссть разв мн тутъ съ тобой да поудить рыбу?
— Ваша воля. Я не хозяинъ вашъ.
Молодой человкъ сталъ отвязывать отъ плота лодку. Положивъ въ нее сти и ведро, онъ взялся за веслы.
— Прощай, сердитый, — проговорилъ онъ Минею.
Миней молчалъ.
Раздался всплескъ веселъ, и молодой человкъ началъ подниматься вверхъ по рк.
Яркимъ пурпуровымъ свтомъ солнце сдлало послдній отблескъ и розовой вечерней зарей стало опускаться за ркой, за деревьями и избушками. Повяло прохладой. Медленно стали спускаться срыя сумерки. Надъ ркой показался паръ. По небу ходили то тамъ, то сямъ легкія перистыя облачки. На дальнемъ горизонт играла уже одинокая звздочка. Вотъ къ ней для компаніи присоединилась вторая, третья. На вод заиграла рыба. Заскриплъ дергачъ въ трав. Пронеслась быстрымъ тихимъ полетомъ птица полуночница, закрутились надъ водой летучія мыши. Гулко стало въ воздух. Старикъ Миней сидлъ подъ раскидистой ивой на скамеечк и посл дневныхъ трудовъ и ужина отдыхалъ, смотря на рку. Къ нему подошелъ молодой человкъ въ коломянковой блуз и въ студенческой фуражк съ синимъ околышкомъ и слъ около, на скамейк.
— А что бреденекъ-бы закинуть? Вишь, рыба то какъ играетъ! — сказалъ студентъ.
— Рыбешка это играетъ, а не рыба. Мелюзга… — презрительно отвчалъ Миней. — Крупная рыба теперь вся въ глубину ушла, по омуткамъ сидитъ, а здсь теперь мелко, все равно ничего не словимъ.
— А авось что-нибудь да словимъ?
— Рыбешку словимъ, а изъ-за нея не стоитъ мараться. Вода тепла. Какой теперь ловъ! И въ омуткахъ-то на удочку даже окунь не клюетъ. А ужъ окунь — дуракъ-мужикъ. Вотъ послзавтра, Богъ дастъ, Илья Пророкъ холодную стрлу въ рку пуститъ и вода начнетъ становиться холодне, такъ ловъ начнется. Посл Перваго Спаса харіусъ пойдетъ, посл Второго Спаса судакъ изъ ровненькихъ, а посл
— Ждать-то долго. Жди еще до того времени! — съ неудовольствіемъ сказалъ студентъ.
— Потерпите, сударь. Теперь и настоящіе рыбаки терпятъ, которые ужъ черезъ рыбу хлбъ промышляютъ. Настоящій ловъ здсь только весной да осенью, а теперь межеумокъ. Вотъ разв что въ омуткахъ кому потху тшить, тамъ окуня дурака-мужика съ двицей-плотицей еще можно выловить.
— Такъ подемъ сейчасъ въ омутокъ.
Миней улыбнулся.
— Экій вы прыткій! Такъ у васъ сейчасъ ужъ и загорлось. Нельзя мн на ночь глядя хать. Первое дло, я караульный, сейчасъ нужно въ доску бить, чтобъ озорникамъ доказательство, что не сплю, а второе дло, завтра на зар за грибами пойду. Теперь грибной интересъ, сами знаете. Вотъ за грибами завтра пойдемте.
— А это въ которомъ часу?
— Да часа въ четыре утречкомъ, какъ свтъ.
— Ну-у-у! Я въ то время спать буду, куда эдакую рань!
— Раннимъ-то утромъ по рос только грибы и собирать. Солнышко встанетъ, золотомъ освтитъ, тутъ грибъ и начнетъ изъ земли лзть. Меленькихъ можно пособрать. Вы видали-ли, когда солнце-то восходитъ? Поди не видали? Вотъ и посмотрите. Восторгъ одинъ, Господи благослови! На травкахъ и на листикахъ капельки сидятъ, а изъ-за нихъ вдругъ грибъ…
Студентъ посмотрлъ на него пристально и произнесъ:
— Да ты, Миней, посмотрю я на тебя, большой любитель природы.
— Я-съ? Страсти Божіи… Какъ-же мн это не любить-то, коли я промежъ всего этого родился! — со вздохомъ далъ онъ отвтъ и покрутилъ головой. — Такъ пойдемъ за грибами-то?
— Нтъ, ужъ лучше я посплю.
Студентъ вынулъ портсигаръ, закурилъ папиросу и другую папиросу предложилъ Минею. Тотъ отстранилъ отъ себя папиросу и сказалъ:
— Нтъ-съ, сегодня не буду баловаться, да и васъ попрошу не курить около меня. Отойдите малость въ сторонку.
— Что такъ? Вдь ты куришь, — удивился студентъ.
— Курю, но завтра передъ обдомъ пчелъ похожать надо.
— То есть какъ похожать? Что это такое похожать?
— А медъ подрзать. Послзавтра Ильинъ день, лто стояло жаркое, такъ пора ужъ.
— Да вдь, кажется, передъ Преображеньемъ медъ изъ ульевъ вынимаютъ?
— На Второго Спаса? Такъ точно-съ, но это, когда лто средственное, а нон лто жаркое и давно много ужъ наготовлено. Пораньше лучше. Ко Второму-то Спасу пчелы новаго меду наберутъ и будетъ это имъ запасъ на зиму. Теперь огурецъ цвтетъ, блый клеверъ кашку далъ, подтравокъ посл покоса зацвлъ. Не курите, сударь, около меня, нехорошо, пчела этого не любитъ и жалить начнетъ.
— Да разв передъ вынутіемъ меда не курятъ табаку? — спросилъ студентъ, отходя въ сторону.
— Съ заката солнца надо бросить, коли кто завтра похожать сбирается, такое ужъ обнаковеніе. Пчела запаху не любитъ. Она и пота не любитъ. Изъ-за чего-же я сегодня и баню-то топилъ? Выпарился, вымылся. Видите, и рубаху, и порты чистыя одлъ. Вотъ ужъ и луку я сегодня за ужиномъ не лъ. Не любитъ она луку. Водки тоже не любитъ. Пчела — она божья. Она чистоту любитъ и соблюдаетъ. Какъ ей можно лукъ, табакъ и водку! Ни Господи! Грязнаго человка тоже не любитъ. Будь чистъ, какъ восковая свчка — вотъ я и очищаюсь. Помылся. Сегодня меня воздушкомъ пообдуетъ, завтра я въ лсу росой лицо и руки помою — и приступлю къ пчеламъ.