Воскресные охотники
Шрифт:
— По рос ты также узнаешь погоду.
— Роса — божье произволеніе. Да мало-ли у тебя есть всякихъ примть.
— А это тоже примта. Ртуть въ барометр повышается — ну, значитъ…
— Оставьте пожалуйста.
Пауза. Миней вытянулъ на удочку окуня, снялъ его, положилъ въ ведро, поправилъ на крючк червя, поплевалъ на него и опять закинулъ удочку въ воду.
— Рано нынче осень пришла, очень рано. Весь августъ холода стояли. На Преображеньевъ день огурцы смерзли — такъ ужъ чего еще! — началъ онъ снова. — Вдь вотъ посл Александрова дня картошку копать
— Ты думаешь? — спросилъ молодой человкъ.
— Всенепремнно. Гуси еще не летли и теплой погоды ждутъ — вотъ я изъ-за чего.
— Видишь, видишь. Вотъ и попался. У самого примты, а барометръ отрицаешь, — подхватилъ молодой человкъ.
— Барометръ вашъ или гусь! Гусь — онъ чуетъ, ему отъ Бога чутье дано.
— И у ртути та-же самая чувствительность.
Миней покрутилъ головой и сказалъ:
— Эхъ, не сговориться съ вами! Ну, да бросимьте! Чего тутъ!
— Попробуемъ неводкомъ половить. Я сейчасъ двухъ работниковъ кликну — вотъ насъ четверо къ четыремъ концамъ невода и есть, — предложилъ молодой человкъ.
— Воду только процдимъ при такомъ втр. Мокнуть не стоитъ.
— Ну, что-нибудь, авось и выловимъ. Окунь попадется, щука.
— Вотъ ужъ щука-то при втр всегда въ глубь уходитъ. Мелкая рыбешка отъ втра въ тихую глубь — и щука за ней. Ну, да половимъ, коли хотите охоту потшить, — согласился Миней. — Велите работникамъ неводъ на рку выносить, а я тмъ временемъ изъ рыбачьей лодки воду откачаю.
Миней сталъ вынимать изъ воды удочки.
— Что-жъ не удишь? — спросилъ молодой человкъ съ ружьемъ и лягавой собакой, останавливаясь передъ заводскимъ сторожемъ Минеемъ, сидящимъ на скамейк около своей караулки и уныло посматривающимъ на рку.
— При такихъ втрахъ нешто можно рыбу удить! Рыба вдь что человкъ, она при втеръ тоже прячется въ укромное мстечко. Ей въ втеръ не до червя, не до мухи. Щука ужъ на что хищный зврь, а и она втру боится. Вонъ какой втеръ! Инда сквозь полушубокъ прохватываетъ.
— А на рака ежели, да на донную удочку?..
— Какое хошь теперь лакомое блюдо рыб предлагай — все равно не возьметъ. Теперь рыба въ мрачности, теперь она сердится, ни веселый червякъ, ни раковая шейка ее не развеселитъ.
— Скучаешь стало быть?
— Еще-бы не скучать! Капусты себ нарубилъ, хряпу коров наготовилъ.
— А грибы? Что-жъ грибы не сушишь?
— Какіе-же теперь грибы, помилуйте. Гусь полетлъ на теплыя воды — грибамъ аминь.
— Отчего?
— Оттого, что холодно. Гусь передъ морозами летитъ. А грибъ — онъ ужъ это чуетъ и сходитъ.
— Да и раньше-то нынче гриба мало было. Такое лто, такая осень. Грибъ любитъ воспареніе посл дождя. А гд нынче было воспареніе?
— Стало быть грибовъ нынче на зиму запасъ небольшой?
— Самая малость. Подкузмилъ нон.
— А брусника?
— Брусники нон тоже супротивъ лтошняго самая малость. Не вызрла.
— Что-же хорошо-то?
— Да ничего не
— Не ловился?
— Ни въ вершу, ни въ мережу, ни въ неводокъ.
— Гд-же онъ?
— Да кто-жъ его вдаетъ! Надо полагать, не зашелъ къ намъ въ рку. Думали, у береговъ по норамъ подъ кореньями не сидитъ-ли… Ребятишки раздвались и лазали, вс передрогли — нтъ налима. Поднадулъ налимъ. Разв вотъ что втеръ перемнится, да къ Покрову его пригонитъ. А только передъ заморозками-то онъ не очень любитъ.
Миней пососалъ потухшую трубку, потомъ выбилъ изъ нея золу и спряталъ за пазуху.
— И лещъ нон поднадулъ, совсмъ поднадулъ, продолжалъ онъ. — Прежде ягода цвтетъ — онъ тутъ. А нон до самой калины я его ждалъ — нтъ. И калина отцвла, а его такъ и не было. Куда онъ двался — и ума не приложу.
— Можетъ быть еще зайдетъ.
— Что вы! Ни въ жизнь. Онъ только на калиновый цвтъ идетъ, а ужъ теперь и калина вызрла и воробьи ее съли. Не повеселилъ и лещъ.
— Кто-же веселилъ-то?
— Окунь, головль, плотва, подлещикъ. Эта рыба такая, что она и весной, и лтомъ, и осенью… Одно только — втровъ она боится. Вотъ какъ втеръ утихнетъ, хочу на мушку половить попробовать. Любитъ онъ посл втровъ за мушкой погоняться.
— А отчего ты по ручьямъ миногъ не ловишь? Вонъ ребятишки сколько ихъ вылавливаютъ!
— Не показанная на ду рыба, — отвчалъ Миней.
— Какъ не показанная! Маринованная минога — отлично… Ты посмотри, сколько въ Петербург ихъ покупаютъ.
— Такъ вдь то господа покупаютъ. А намъ минога не показана.
— Отчего?
— Оттого, что она на змю похожа. Что угрь, что минога — это водяному приспшники, ему они слуги.
— Ну, вотъ… — махнулъ рукой молодой человкъ. — Кто это теб сказалъ?
— Отъ стариковъ извстно. Что по лсамъ лшему змя, то водяному въ вод угрь и минога Вьюнъ по нашему. Минога — это вьюнъ. Такъ вотъ вьюнъ и угрь — водяному приспшники. И у домоваго тоже на манеръ вьюна приспшники есть. Тоже на змю похожъ, — прибавилъ Миней.
— Кто такой?
— Ужъ. Ужъ — его приспшникъ, потому-то онъ около жилья и живетъ. Вонъ у насъ на завод подъ старыми хлвами — страсть ихъ сколько. Вылзутъ на солнышко, да и грются. Они грются, а домовой на нихъ любуется. А попробуй убить ужа — домовой тебя мучить начнетъ, потому это это гадъ.
— Кто-же это видлъ, какъ домовой на ужей любуется? — улыбнулся молодой человкъ.
— Старые люди видли, кому открыто. Они видли и намъ сказали, а мы должны врить. Вы нашего кучера Григорія помните?
— Еще-бы не помнить! Рыжій такой былъ.
— Ну, вотъ… Онъ разъ возьми да ужа-то и убей. За змю его принялъ. Такъ что-жъ вы думаете! Только Григорій въ сара на койку спать легъ, а онъ его съ койки стащилъ да головизной объ полъ.
— Кто онъ-то?
— Да домовой. Кому-же больше? Какіе вы странные! И такъ три ночи подъ рядъ. Потомъ ослобонилъ. Нтъ, ужей не надо бить.