Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)

Венус Георгий Давыдович

– Не напирать!..

– Стрелять будем!.

– ...твою мать! Приказано!..

И вдруг средь молодых, сильных голосов запрыгал старчески-дребезжащий:

– Прикладом?.. Прикладом, молокосос?.. Меня?.. Полковника?..

Рассыпавшись цепью, юнкера двинулись вперед. Толпа отступила.

– Все равно! Все равно теперь!.. Р-раз!..

Чья-то шашка полетела в море.

– Господа офицеры! Господа офицеры!..

– Честь, твою мать!.. Честь!.. Пощечина. Крик. Стрельба. Ветер...

...Порвав цепь юнкеров, мимо пристани промчались расседланные

лошади. Высокий верблюд, черный на фоне неба, поднял по-птичьи голову и, плавно качаясь, пошел дальше. Вдруг калмык изо всех сил стал рвать поводья. Но верблюд остановился. Мимо него прошли три танка. Вот танки свернули к морю. На мгновенье остановились, потом вновь двинулись вперед и, медленно, точно ощупью найдя отлогий спуск, пошли по отмели в воду. Над танками, гулко ударившись о горбатую броню, кувырнулись волны. Кувырнувшись, они вновь выпрямились и побежали дальше, такие же пологие и ровные...

Носилочных уже внесли на "Екатеринодар". Прошли и с костылями.

– Держитесь!
– кричал мне кто-то с палубы.

– Прыгай!
– кричали с берега.

Мостик подо мной рвануло. Я спрыгнул на мокрые доски палубы и обернулся.

Поручика-алексеевца за мной уже не было. Норд-ост крепчал...

Ночью с 12 на 13 марта "Екатеринодар" вышел в море. Свидетелем "13 марта" в Новороссийске я не был.

...Когда 13-го под утро я выполз из трюма, над кормой "Екатеринодара" всплывала заря.

– Нет, не на Константинополь!
– сказал я ефрейтору сводно-партизанекого отряда.- На запад... В Крым, значит!..

Винт за кормою гудел. Быстрыми петлями кружился над мачтой ветер.

ЧАСТЬ III

(апрель 1920 -октябрь 1920)

Над Севастополем плескалось весеннее солнце. Токарь Баранов сошел по лестнице. На дворе остановился и, подойдя к окну, кивнул подпоручику Морозову.

Подпоручик Морозов сидел на подоконнике. Рука его все еще была подвязана. Лицо осунулось. "Два сапога - пара!" - говорили про нас товарищи-офицеры. "Кащей Бессмертный и Бессмертный Кащей! Тень на плетень!.."

– Ну а насчет английского ультиматума как? Не слышно о перемирии?..спросил токарь, положив локти на подоконник.

– Нет, опять не слышно...

– Та-ак!..- Токарь вздохнул.- Ну, я пойду!
– И, надвинув картуз на брови, отошел от окна.

Я стоял тут же в комнате. Курил махорку, пытаясь припомнить, с кем из солдат и офицеров брошенного в Новороссийске батальона 3-го Дроздовского полка был я знаком. Некоторых припомнил. Загарова, подпоручика... Вольноопределяющегося Лемке... Капитана Перевозникова...

– Расстреляют, как вы думаете?..

...Токарь скрылся за воротами. В воротах показался ротный писарь. Писарь остановился и, беседуя с кем-то, повернулся к нам спиной.

– Скоро и роты придут, Николай Васильевич.

– Да, скоро...

Ни я, ни подпоручик Морозов на ученье еще не выходили.

– Черт возьми!..

– Брось чертыхаться! .- И, помолчав, подпоручик Морозов вновь вернулся к давно прерванной беседе. ...- Те, очевидно, кто командованье примет.

– А кто примет?..

Как ты думаешь?..

– А разберешься?..

К окну подошел писарь. Протянул надвое сложенный приказ по полку. Подпоручик Морозов одной рукой неловко его развернул и вдруг стал расправлять, положив на подоконник.

"Генерал-лейтенант барон Врангель назначается главнокомандующим вооруженными силами Юга России. Всем, честно шедшим со мной в тяжкой борьбе,- низкий поклон. Господи, дай победу армии, спаси Россию..."

Над Севастополем плескалось весеннее солнце. С этого дня ни токарь Баранов, ни солдаты о перемирии больше не спрашивали.

ПАСХА В СЕВАСТОПОЛЕ

– На кого черта куличи!.. Вино и водка...

– А у нас, господа, не только куличи, но и сырная пасха будет.

В комнате было накурено. Подпоручик Басов, взводный 3-го взвода, поручик Науменко, взводный 4-го, мой заместитель подпоручик Виникеев и заместитель подпоручика Морозова штабс-капитан Пчелин играли в карты. Поручик Злобин, командир 5-й роты, наблюдал за игрой.

– Ну, а как же капитан Карнаоппулло? Без сладкого?..

– Всем не угодишь!.. И так денег мало,- на водку. Дождь бил в окно. Над нами, в мастерской токаря Баранова, пели солдаты.

– Да к черту, наконец, ваши карты! И, сбросив на ходу насквозь промокшую шинель, подпоручик Ивановский сел прямо на стол.

– Господа!..

– Подожди!..- вбежал за ним поручик Матусевич, тоже 7-й роты.- Подожди ты!.. По порядку!.. Я расскажу...

– Ну, конечно!.. Девчонки там разные, ножки, панталончики...- через минуту уже рассказывал он.- Буржуи хлопают... Мы хлопаем... Браво!.. Потом этот самый вышел,- Павел Троицкий. Морда - что лимон. Хохот. Буржуи хлопать. Мы хлопать. "Павлуша!.. Павлуша!.." А Троицкий - поклоны. Направо - поклон, налево - поклон. "Павлуша!.. Павлуша!.." Тут Павлуша этот самый подбородок вперед вытянул, рожу идиотскую склеил и начал насчет России прохаживаться. Шесть уездов, говорит, вот вам и вся "Неделимая". Утром выйдешь, к полдню - море... Повернешь - опять море... И делить, говорит, нечего!.. И все в этом роде. И все в стихах... Буржуи хлопать. Мы: "Стой, стерва!.. Ты сперва повоюй, твою мать в корюшку" - и свистеть, свистеть... А Ивановский - на кресло. Да наганом - на толпу. Ну, конечно,врассыпную!.. А он - раз! раз!..- осечки. Раз!.. Я его за руку. "Да он не заряжен!" - орет кто-то. Троицкий, что ли... "Так и по большевикам бьете, господа офицеры?.."

– Ты! Наган бы лучше чистил! Подпоручик Виникеев встал.

– Позоришь только, гороховый шут!..

* * *

...В ночь под Пасху на улицах Севастополя густо гулял народ. Над Малаховым курганом мигали низкие звезды, мелкие, как песок. Звезды над городом не мигали. Круглые и спокойные, они только изредко опускались за тучи. Тучи бежали быстро. Быстро за ветром уплывал с колоколен и веселый пасхальный звон.

– Тыл живуч и неизменен,- говорил мне подпоручик Морозов, вышедший со мной на улицу.- Неделя паники... Пригнет голову, как под наганом Ивановского, и вновь лоснится довольной харей...