Возвращение к людям
Шрифт:
Отстранившись от происходящего, я стал беспокоиться о нём, с тревогой спрашивая себя, что нам делать, если утром Угар будет не в состоянии идти.
Нести его, уже весьма солидную тушу, обратно в прерии, а затем и подвал, где бы мы могли залечить его раны, было нереально…
Издалека доносился жуткий хруст и чавканье, перемежаемое злобным урчанием и визгом — чудовищные крысы вволю пиршествовали, хороня в своих желудках, тела всех, лежащих внизу, мертвецов. Элина плакала уже навзрыд, и Ната еле сдерживала её. Я перебрался к ним.
— Тише… Если они нас услышат —
Я мягко отстранил Нату и прижал Элину к себе:
— Тише, солнышко… Девочка ты наша, тише…
Она, продолжая вздрагивать и биться, прижалась ко мне и, глотая слезы, произнесла:
— Господи! Они ведь маму!..
— Не надо, Лина. Не надо… Молчи.
Я ещё сильнее прижал её к себе, поморщившись от боли — Ната случайно коснулась ушибленной ключицы. Она тоже примостилась рядом. Элина затихла, спрятав руки и лицо на моей груди. Ната, со стороны раненого плеча, обняла меня за пояс одной рукой, а другой гладила Лину по волосам. Мы переглянулись — на её глазах тоже сверкали слезы. Я потянулся к ней губами и Ната, угадав моё желание, сама подалась навстречу. Мы беззвучно, не тревожа притихшую девушку, стали целовать друг друга, а потом, увидев это, и она сама сначала прижалась губами к моей щеке, потом, к мокрому лицу
Наты. Так, осторожно лаская друг друга, мы искали и пытались найти понимание и отзыв человечности, на весь тот ужас, который приключился с нами ранее и происходил сейчас…
Звери внизу, помалу, успокаивались — или их было немного, и они сумели как-то поделить останки, или, уже все насытились, и исчез повод для ссоры.
Постепенно всё стихло. Я обратил внимание на Угара — пёс вовсе не спал.
Настороженно прижатые к спине уши, прищуренный, с металлическим отливом, устремлённый вниз взгляд, напряжённые мускулы под слегка вздыбленной шерстью… В отличие от нас, он ни на миг не выдал своего состояния, обратившись словно в камень.
Тени внизу перестали шевелиться, одна за другой пропадая в кустах. Ната, вновь поцеловав Лину, обратилась ко мне:
— Ушли?
Я молча кивнул, знаком подав ей сигнал помалкивать, устроился поудобнее и закрыл глаза — усталость давала о себе знать. Если мы хотим вернуться домой, то надо хоть остаток ночи провести спокойно, сберегая силы для предстоящего перехода. Скоро девушки затихли. Элина так и уснула, успокоившись на моих коленях, а Ната — на плече. В лесу воцарилась полнейшая тишина.
Утром я едва смог расправить затекшие от долгого сидения ноги. От случайного прикосновения к распухшему плечу я чуть не взвыл, а Элина, принявшая моё перекошенное от боли лицо, на свой счет, от испуга дёрнулась и слетела со ствола, едва успев повиснув на нижних ветках. И только сразу всё понявшая Ната, среагировала должным образом — она ухватилась за волосы и за руку девушки и буквально втащила её обратно.
— Ты что, с ума сошла? Сиди!
— Больно… — у той брызнули слезы из глаз. Ната отпустила её и Элина стала поправлять причёску.
— Сможешь спуститься?
— Постараюсь… Как Угара опускать будем?
Пёс,
— Мда… Собаки для лазанья по веткам всё же не предназначены.
— А вдруг, теперь он и это может?
Я с сомнением посмотрел на ждущего от нас, каких-либо, действий пса.
— Вряд ли. Готовь верёвки — будем повторять вчерашнее, с точностью, до наоборот.
Помогая друг другу возгласами, мы, кое-как, спустили на землю Угара, и тот, освободившись от пут, сразу умчался в кусты.
— Соберитесь.
Мы поправили нашу поклажу, проверили все тесёмки и узлы на одежде. Я взялся здоровой рукой за копьё, а Ната подняла с травы лук и остатки стрел.
— Идём.
— Постойте!
Элина, глядя на нас испуганными глазами, красноречиво показала на холм, с которого мы вчера спустились.
— А как же?..
— Элина… Лина, — я как можно мягче произнёс ее имя, делая шаг навстречу.
— Мы ничего уже не можем сделать… Всё кончено, девочка… Нам нужно уходить.
Её глаза вновь подёрнулись влагой. Ната шагнула к ней и утёрла их, как старшая сестра сделала бы это младшей…
— Пойдём, Лина. Мы не можем здесь долго оставаться. Эти звери — страшные соперники даже для здорового охотника. А Дар ранен, и Угар тоже. Его лук сломан. И в прерии еще есть немало зверей, которые будут не против нами… напасть на нас. Нужно уходить. Пойдём…
Она увлекла девушку вперёд. Та бросила отчаянный, последний взгляд в сторону холма и, поникнув, тоже зашагала вслед скрывающейся за поворотом
Наты. Из-за деревьев выскочил Угар. Он доковылял до Элины — пес передвигался с трудом, но уже не полз, а только хромал — и ткнулся мордой в руку девушки. Та, без звука, опустилась на колени…
— Что это?
Я подошел к Элине. Она протянула мне окровавленный платок…
— Это мамино… Как он догадался?
— Угар — не простой пес… Пойдем, Лина. Пойдем отсюда. Мы ничего не можем изменить. А тебе еще нужно жить.
— Зачем? Я так устала, все время прятаться и убегать…
Я приподнял ее и обнял. Лина спрятала свое лицо на моей груди, тоскливо шепча:
— Что с нами случилось? Что? За что все это?
— Не надо, солнышко… Не трави себя.
Теперь, при дневном свете, я смог рассмотреть ее как следует. Она была высокого роста, очень тоненькая, казалась, сожми за пояс и ее косточки хрустнут! Впалый живот, возможно, от постоянного недоедания, узкие лопатки, почти мальчишеские бедра и высокая, даже больше чем у Наты, грудь. Изможденное лицо, на котором, несмотря на лишения, явственно читалась небывалая красота, и я даже поразился этому, не поняв вначале, что меня так потрясло… Она была изумительно хороша, и это было заметно, даже сквозь ее нелепый и рваный наряд. Ну а волосы девушки… Они спадали по ее тонкой и стройной спине вниз, касаясь кончиками бедер, и напоминая собой поток раскаленной лавы — настолько огненными они оказались при солнечном свете! Невольно я погладил их… Она не отстранилась, но прикрыла глаза…