Все для тебя
Шрифт:
— Понимаешь… — И она рассказала ему о брате, о его любви, о маме. Так много и подробно о своей жизни Марина еще никому не рассказывала.
— Это Купидон бросил твоей маме под ногу банановую корку, — засмеялся Роман. — Современный мальчик. Стрелами он уже давненько не балуется. Видно, надоело. Научился у нынешних ребят!
Марина тихонько рассмеялась.
— Ты не хочешь спать? — спросила она.
— Нет.
— Мой муж всегда после… сразу засыпал.
— А я не буду! Я боюсь тебя оставить. Вдруг усну, проснусь, а тебя нет. И все это было сном.
— Ты знаешь, я тоже время от времени так думаю и боюсь
— «…как блеск зарниц, который потухает, едва сказать успеешь: “блеск зарниц”…» [1]
— Да.
Роман привлек ее к себе:
— Марина, я тебя лю…
— Не надо, — закрыла она ему губы ладонью. — Не говори пока. Оставь на потом. Все слишком быстро. Мы знакомы только два дня.
— Я знаю тебя вечность!
— И у меня такое ощущение. Так хорошо не бывает — столько счастья сразу. Я боюсь спугнуть его. Не говори ничего…
1
В. Шекспир. Избр. произведения/ Пер. Б. Пастернака. — М.: Изд-во худ. л-ры, 1953, с. 47.
— Хорошо, хорошо…
Они уснули и чуть не проспали время развода мостов. Едва успели перебежать Дворцовый мост и остановились на набережной.
— А кто сказал — не усну? — поддела его Марина. — Я на тебя понадеялась, ведь это последняя моя ночь в Питере. Посмотри, в чем я выскочила!
Она надела свитер прямо на голое тело, забыла сумочку и куртку.
— Ничего. Так даже лучше, — засмеялся Роман. — Если замерзнешь, я тебе свою ветровку дам. А деньги и расческа у меня в кармане. Много ли нужно влюбленным?
— Действительно! Все есть.
Они побродили по набережной, наблюдая развод мостов, потом любовались поющим фонтаном, недавно установленным на Неве вблизи Заячьего острова. Затем плыли по каналам на катере, укрывшись одним пледом, целовались под громкий голос экскурсовода из динамика, послушно поворачивая голову: направо, налево, поцелуй. И снова — направо, налево, поцелуй. И Марина подумала: если и есть на свете счастье, то оно плывет по Мойке в прохладе белой ночи!
— Ты знаешь, город ночью совсем другой. Я уже ходила по этим улицам, по набережной, стояла на мосту, смотрела на эти дома, храмы, купола — все было другим.
— Да, когда стоят белые ночи, Питер преображается. В этом и есть особая красота и большая загадка питерских ночей.
Потом они, подкрепившись кофе и пирожными со взбитыми сливками, прошли вдоль набережной канала Грибоедова, каждый мост приветствуя поцелуем. Под утро присели отдохнуть в небольшом уютном сквере возле Никольского собора.
— Марина! — торжественным голосом, дурачась, воскликнул Роман. — Перед этими святыми куполами обещай быть верной мне всю жизнь!
— Перестань! — испугалась Марина. — Нельзя так!
— Так ты не уверена в своих чувствах? Ну а я обещаю любить тебя всегда.
— Замолчи! Не накликай беду. Я и так все время боюсь, что это плохо закончится.
— Маринка. — Роман сжал ее холодные ладони и поцеловал одну, потом другую. — Я испугал тебя? Прости. Это я так бездарно пошутил.
— Не надо шутить, Ромочка, да еще в таком месте. Господи, прости нас грешных и не наказывай, — прошептала она еле слышно.
— А
— Сейчас да. А когда я уеду?
— Хорошо, что ты сама начала. Я не хотел на тебя давить. Почему бы тебе не сдать билет и не остаться?
— Ну что ты? Я не могу.
— Почему?
— Меня дома ждут. И на работу нужно.
— Домой позвони. А с работой… Ты ведь все равно хотела уволиться?
— Зачем же я сейчас буду увольняться? Через неделю тебе в море уходить.
— Останешься в моей квартире — меня ждать. Хочешь, давай за неделю поженимся. Время еще есть. Если это для тебя важно.
— Нет, не важно.
— Мне тоже печать в паспорте не так и важна. Я хочу быть только уверен, что ты меня ждешь.
— Я могу ждать и дома. Так мне привычнее.
— Хорошо. Но задержаться на неделю ты можешь? Проводить меня в рейс?
— Мне же ехать надо, — шептала Марина, пока он целовал ее, но сопротивление ее быстро ослабевало.
— Возьми отпуск…
— Я его уже отгуляла. Эта неделя — за свой счет.
— Возьми еще за свой счет.
— Не знаю… хорошо, я попробую…
Марина так устала, что едва дождалась рассвета. Ей казалось, что она сейчас ляжет и уснет прямо на набережной. И через мост Лейтенанта Шмидта Роман перенес ее, почти спящую, на руках…
Марина нажала кнопку звонка и с нетерпением ждала, пока ей откроют. Людка определенно не торопилась. Наверное, Гриша уже здесь, и она опять ходит со скорбной миной. Марине так не терпелось поговорить с братом, поделиться своей безумной радостью: они с Ромой все решили!
Сейчас она позвонит своему директору и попросит продлить ей отпуск по семейным обстоятельствам. Надо только говорить грустным голосом и очень просить. Она никогда раньше этим не злоупотребляла, он должен поверить. Потом она позвонит маме и постарается рассказать ей все в двух словах. И в этот раз голос должен быть таким, каким он и есть, — счастливым. Тогда мама не будет настаивать на немедленном возвращении, а Гриша поможет успокоить мать. Потом Марина все расскажет брату, и он, если захочет, конечно, поможет ей перевезти вещи к Роме. Она запретила ему ехать с ней. Неизвестно, сколько времени понадобится на телефонные звонки, разговоры и сборы. Что же ему два часа в парадном ожидать? А к Людке приводить Романа Марина не хотела. Он так похудел за два дня — смотреть больно. Они, как двое сумасшедших, почти не спали и не помнили, что ели в эти дни. Марина уснула прямо у него на руках. Рома донес ее до дома, поднялся с ней на четвертый этаж, так что она даже не проснулась. А когда открыла глаза, он сидел рядом и держал в руках чашку кофе. Таких мужчин просто не бывает! О таких только в романах пишут. Но он и есть Роман. У нее роман с Романом.
Люда открыла, подозрительно поглядев на нее. А, плевать! Пусть думает что хочет.
— Гриша здесь? — спросила она, торопясь и снимая обувь.
— А что, здороваться с бывшей невесткой уже не обязательно? — недовольно бросила Люда.
— Ой, прости, задумалась. Здравствуй. — И, стараясь загладить неловкость, чмокнула ее в надушенную щеку.
— Он в детской, — примирительно ответила она, смягчившись. — Пусть поговорят. Я не мешаю. Будешь кофе?
— Буду.
Все последние дни она только и держалась на кофе.