Все пути ведут на Север
Шрифт:
Спать ложились в настроении почти приподнятом — ведь завтра, наконец-то, в путь! Удивительно, но и погода им как будто благоприятствовала, тучи разошлись, и в просветы проглядывало голубое небо. Теплее, правда, не стало, и всю ночь медейцы и Грэм снова мерзли без огня.
Наутро над долиной сияло голубое, без единого облака, небо; пригревало солнце, и хотя ледяной ветер нисколько не поутих, жизнь показалась веселее. Запрыгивая в седло, даже Ив улыбнулся, хотя до сих пор его физиономия мрачностью могла поспорить с затянутым тучами небом.
Медейцы, все четверо, облачились в кольчуги; Грэм же
Целый день они ехали вдоль ручья, мало-помалу превратившегося в речушку. Вокруг царила тишь да глядь, и это радовало всех, кроме Ива, который отчего-то хмурился все сильнее. По его словам, месяц назад эти места кишели касотцами, как кухня нерадивой хозяйки — тараканами. Куда они все подевались, оставалось только гадать. Видимо, готовилась какая-то кампания, и все силы были стянуты в одно место; Ив опасался, как бы им не угодить в самую гущу касотских войск.
Он все время ехал впереди; Ванда то пристраивалась рядом с ним, и они о чем-то негромко разговаривали, то отставала и присоединялась к Корделии. Оге и Грэм ехали сзади, чему Грэм был даже втайне рад: во-первых, Ванда все время оставалась в поле его зрения, во-вторых, так он не мозолил глаза Иву, который глядел на него все так же волком; и в-третьих, в лице Оге он получил замечательного собеседника, а вернее — замечательного болтуна, которого можно было просто слушать, ничего не отвечая.
Каждые три-четыре часа медейцы устраивали привал, а лагерь разбили задолго до наступления темноты — девушки быстро уставали; Ванда еще кое-как крепилась, но Корделия совершенно обессилела, и к вечеру едва держалась в седле, хотя не промолвила ни слова жалобы. Эти задержки никого не радовали, но другого темпа езды они просто не могли себе позволить.
Еще одну ночь провели без огня; шатры тоже не стали ставить, и спали просто на земле, постелив попоны и накрывшись шерстяными одеялами, тесно прижавшись друг к другу ради тепла. Грэм, впрочем, старался держаться подальше от Ванды — боялся лишиться сна от близости к ней. И странно: на его вкус, Корделия была гораздо красивее своей подруги, но совершенно его не привлекала…
На второй день местность начала меняться, вздыбливаясь холмами, поначалу пологими, но постепенно поднимавшимися все круче и круче. Деревья встречались чаще, а камней, напротив, стало меньше; появлялись заросли колючего кустарника. Теперь приходилось передвигаться еще осторожнее: с одной стороны, холмы скрывали медейцев от врагов, а с другой стороны, здорово ухудшали обзор. К тому же приходилось обходить стороной колючие заросли, через которые не могли пробраться лошади.
Вечером остановились у подножья особенно высокого холма, на берегу речушки. Ив заявил, что хочет подняться на холм и поглядеть, что ждет их по ту сторону; ему не улыбалось, спустившись с холма, угодить в лагерь касотцев. Ванда тут же заспорила с ним — ей хотелось посмотреть самой.
— Еще чего, — ответил Ив в своей нелюбезной манере. — Никуда я тебя не пущу.
— Тогда я
— Ванда, это что, по-твоему, увеселительная прогулка по парку?
— А я, по-твоему, совсем дурочка и не знаю, как себя вести?
Ив ничего не ответил, только бровью шевельнул, но по выражению его лица стало ясно: именно так он и думает. Ванда так и вспыхнула от злости.
— Я не ребенок! И не дурочка! Не хочешь брать меня с собой — ладно, я сама пойду! А Грэм меня проводит! Уж наверное, ему я не буду мешаться.
Это было неожиданно. И Грэм, и Ив, не сговариваясь, с удивлением взглянули на нее, затем — друг на друга. В черных глазах медейца вспыхнула ярость.
— Ванда, — успокаивающе проговорил Грэм. — Может, тебе и в самом деле не стоит туда лезть, а?
Девушка смерила его уничижающим взглядом.
— Все вы просто трусы, так и знайте. Так мне одной пойти? Или позвать с собой Оге?
Оге дипломатично промолчал; смолчала и Корделия, которая, кажется, вообще предпочитала не встревать в споры. Что странно, молчал и Ив, хотя он и готов был вот-вот лопнуть от гнева.
Ясно было, что дело пошло на принцип. Грэм уже не единожды замечал, что ежели Ванда что-то задумала, то своего обязательно добьется, как бы блажь ни стукнула ей в голову; уступать кому-то или менять решения было совершенно не в ее характере. Ох и солоно, должно быть, приходилось ее друзьям, особенно в недалеком детстве! Очевидно, родители забыли ей объяснить, что такое «нет» и «нельзя».
Как бы ни было глупо, Ив тоже решил пойти на принцип. Он не собирался уступать рыжей упрямице, и даже после брошенного в глаза оскорбления не выказал ни малейшего желания сопроводить Ванду на холм. Хотя, вполне вероятно, теперь она его согласие и не приняла бы… Странные, ох странные отношения сложились в четверке медейцев…
— Ну хорошо, — сказал Грэм, поняв, что эти чудаки так и будут молчать и дуться друг на друга, а кончится тем, что Ванда залезет на холм одна. — Хорошо, пойдем. Только не шуми, и постарайся… постарайся делать все, как я велю.
— Это ты о чем? — с подозрением спросила Ванда.
— Это я о том, что если ты не хочешь, чтоб нас увидели, доверься мне. А ты что подумала?
— Если с Вандой что-нибудь случится, — василиском зашипел сквозь зубы Ив, — я тебе собственноручно глотку перережу, пес! Ты меня понял?
— Более чем, — кивнул Грэм.
Склон холма был весьма крутым, поэтому Грэм и Ванда поднимались молча, берегли дыхание. Подъем затруднял еще и колючий кустарник; приходилось то и дело останавливаться и выпутывать зацепившиеся за колючки плащи.
Примерно в середине подъема Грэм посмотрел вниз и невольно улыбнулся при виде представшей картины: Корделия подступила вплотную к Иву и что-то ему внушала; что именно, было не слышно, но вид у Ива был мрачный и непримиримый, как будто внутренние убеждения не позволяли ему согласиться с собеседницей, а воспитание не позволяло прервать ее. Стоявший тут же Оге хлопал глазами и взирал на Корделию как на святую, спустившуюся с небес.
— Ты чему улыбаешься? — с подозрением спросила Ванда и, проследив направление взгляда Грэма, нахмурилась. — Сейчас Иву объяснят, что такое хорошо и что такое плохо. Корделия — мастер подобного рода внушений.