Все пути ведут на Север
Шрифт:
— Ага, — снова сказал Грэм. — Прости.
Корделия покачала головой.
— Тебе не за что извиняться. Это… так часто бывает.
— Да, часто… наверное, Дэмьену и невесту уже присмотрели?
— Да.
Что ж, подумал Грэм, обычное дело, когда молодой человек из знатной семьи не может жениться по своему выбору. И пусть Корделия тоже явно не фиалки на рынке продает, но, видимо, знатности ее рода далеко до семейства Дэмьена и Ванды. А может, дело вовсе и не в родовитости; быть может, просто ее родители бедны и не могут дать за ней хорошего
— А Ванда? — спросил он как можно более безразличным тоном. — У нее, наверное, тоже есть жених?..
— Нет, — Корделия вновь загадочно улыбнулась, словно видела его насквозь. — Она еще слишком юна… кроме того, отец не так строг и требователен к ней, как к Дэмьену. Если она найдет жениха по своему вкусу, он, может быть, и не станет возражать. Жениху Ванды достаточно быть хорошего рода… и…
— Что ты так смотришь на меня? — покраснел Грэм. — Уж не думаешь ли ты, что я намерен набиться ей в женихи?..
— Отчего же нет? Мне кажется, она тебе нравится, да и ты ей — тоже; и если Ив прав…
— Ни слова больше! — вскинул руку Грэм. — Ни слова, иначе, клянусь Фексом, я оставлю вас здесь двоих и уйду в лес!
— Ты не уйдешь, — улыбалась Корделия, — но говорить об этом я больше не стану, раз ты не хочешь… Между прочим, вода закипела; пойду взгляну, что у нас есть в припасах.
И она ушла, растворилась в лесной темноте, оставив Грэм наедине с самим собой краснеть, бледнеть и проклинать мысленно этот вечер и этот странный разговор.
К позднему ужину Ванда не вышла, и решили ее не будить, просто оставили ее долю в закрытом котелке, обмотав его попоной. Поев, Корделия ушла — или, вернее сказать, — удалилась спать в шатер; Грэм же остался ночевать около костра. В шатер его никто не приглашал, да он бы и сам не пошел бы — не хватало еще ночевать бок о бок с Вандой, в замкнутом пространстве, да после такого разговора!..
Наутро Ванда заявила, что желает искупаться, благо речка рядом и далеко ходить не надо. К ее пожеланию Грэм отнесся скептически: конечно, утро выдалось на удивление теплое и солнечное, и до воды рукой подать, но, однако же, его волновал вопрос безопасности.
— Никуда я вас не отпущу, — отрезал он.
Как ни странно, вместо того, чтобы, по своему обыкновению, устроить скандал, Ванда решила применить иную тактику. Умильно заглядывая Грэму в глаза, самым что ни на есть медовым голоском она протянула:
— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Мы будем очень осторожны, мы будем тихие, как мышки! Нас никто не увидит и не услышит! Мы найдем укромное местечко…
— …Где я вас тоже не найду, — закончил Грэм. — Нет!
— Ну тогда, может быть, ты пойдешь с нами, раз не хочешь отпускать нас одних? — продолжала мурлыкать Ванда.
Грэм почувствовал, что краснеет, и с удивлением увидел, что Корделия покраснела тоже.
— Ванда, ты что? — проговорила она страшным шепотом. — Ты хочешь, чтоб он сидел на берегу и смотрел на нас?
— А он отвернется, —
— Только обещай, что не будешь подглядывать, — влезла Корделия.
Грэм молча смотрел на них, не зная, то ли рассмеяться, то ли наорать на них. Какие же они еще дети!
— Грэ-э-э-эм, — сладко тянула Ванда, — ну пожалуйста, мы так давно не купались, ну позволь нам!
— Борон с вами! — наконец, в сердцах сказал Грэм. — Пойдемте.
Позже он сильно пожалел о своем мягкосердечии, потому как заподозрил, что это было тонкое издевательство, возможно, придуманное девушками заранее. Возможно, впрочем, что это была импровизация, оказавшаяся весьма удачной. Так или иначе, такой гаммы чувств, какую он перечувствовал, сидя на берегу речушки, ему еще испытывать не приходилось.
Купание заняло довольно много времени. Девушки вошли во вкус и на его увещевания поскорее вылезти на берег никак не реагировали. Точнее, они говорили: «Да-да, мы сейчас, еще минутку и будем одеваться», — но дальше этого дело не шло. Через полминутки они уже не помнили, что собирались одеваться. Самое обидное, что Грэм не мог предпринять никаких решительных действий — для этого нужно было, самое малое, обернуться — а об этом он не смел и подумать. Как можно обернуться, когда за спиной плещутся две обнаженные (или полуобнаженные, кто их знает) юные девушки; причем на одну из них и на одетую смотреть-то больно? И он сидел, не смея даже пошевелиться, и его бросало то в жар, то в холод…
Но, наконец, девушки, то ли замерзнув, то ли сжалившись над своим стражем, выбрались на берег и принялись одеваться. Грэм вздохнул с облегчением. Через десяток минут ему милостиво разрешили обернуться, и взору его предстали обе девушки, мокрые, веселые, раскрасневшиеся и одетые весьма небрежно. Правда, Корделия была одета гораздо тщательнее своей подруги, которая даже не позаботилась как следует затянуть шнурки рубашки, из-за чего Грэму пришлось прилагать немалые усилия, чтобы не пялиться все время на ее декольте. Он почти не сомневался, что небрежная откровенность Ванды — тщательно продуманный стратегический ход. Проклиная в душе весь женский пол, Грэм помалкивал и делал вид, что ничего его в туалете девушки не интересует.
Даже не дав им полностью высохнуть, он заявил, что пора заняться тем, ради чего они сюда явились. Для начала он заставил их облачиться в кольчуги, хотя Ванда и сопротивлялась.
— Почему ты ходишь без кольчуги, а мы должны мучиться? — возмущалась она.
— Потому что мне кольчуга будет только помехой, — да и нет у меня ее, — а за вашу безопасность я отвечаю головой.
— А если тебя убьют?
— Меня скорее убьют в кольчуге, нежели без нее.
Ванда фыркнула.
— Откуда нам знать, что это не пустая похвальба? В деле мы тебя еще не видели!