Все пути ведут на Север
Шрифт:
— В самом деле? Мне так не показалось.
— Просто ты плохо ее знаешь. Корделия тот еще морализатор… Хотя Ив, конечно, заслужил хорошую трепку. Он совершенно распустился в последнее время.
— Мне не очень понятны ваши отношения, — осторожно сказал Грэм. — Ты говоришь и ведешь себя так, словно Ив обязан тебе подчиняться.
— Он и обязан. Он присягал на верность моей семье. Только он стал забываться…
— Ага, — сказал Грэм. — Понятно…
Ванда с досадой поморщилась.
— Ничего тебе не понятно. Но это и не важно. Пойдем дальше…
На вершину они поднялись изрядно исцарапанные. Едва взглянув вдаль,
Сверху прекрасно просматривалась долина, бугрившаяся холмами, поросшая редкими деревьями и кустарником. Впереди, на вершине одного из холмов, находившегося примерно в пяти-семи лигах от того места, где стояли Грэм и Ванда, виднелась крепость, вокруг которой был кольцом разбит огромный лагерь. Кому принадлежала в данный момент крепость, и кто ее осаждал, было неясно, поскольку разглядеть цвета штандартов с такого расстояния не мог даже Грэм.
— Так вот куда девались все войска, — пробормотал он. — Теперь придется делать изрядный крюк, чтобы обойти лагерь.
— Может, там стоит наше войско? — с надеждой спросила Ванда.
— И что? Ты сама говорила, что Ив числится дезертиром. Вам нужны лишние проблемы? Если его узнают, начнется выяснение, что да как…
— Ты прав, — подумав, согласилась Ванда. — Послушай, ты не мог бы уже отпустить мою руку?
Грэм вдруг осознал, что до сих пор сжимает ее плечо; вспыхнув, он отдернул руку. Ванда смотрела на него с интересом; он ее внимания не укрылась выступившая на его щеках краска.
— Что с тобой?
— Ты такая красивая… — проговорил Грэм прежде, чем успел сообразить, что сорвалось у него с языка.
— Что? — Ванда в недоумении вскинула брови.
— Ты — самая красивая девушка из всех, кого я знаю. Твои волосы, как языки пламени…
Грэм сам не понимал, что с ним творится. Первый раз в жизни он говорил девушке такие слова. Ему еще не приходилось ни признаваться в любви, ни говорить с девушкой об ее красоте. Так уж сложилось, что он еще никогда не влюблялся; пару лет назад, впервые почувствовав в себе зачатки чувства, которое могло бы перерасти в любовь, он попросту удрал от особы, эти чувства в нем возбуждавшей. Не раз он делил ложе с женщиной, но только ради утоления плотского желания. С Вандой ему было не на что надеяться, это он понял сразу, лишь только впервые встретившись с ней взглядом: он не знал, кто она, но знал, что их разделяет пропасть. Однако его тянуло к ней; тянуло с непреодолимой силой. Он боялся, как бы эта тяга не оказалась любовью… Впрочем, бояться было уже поздно, пожалуй.
— Ты смеешься надо мной? — с подозрением спросила Ванда, заглядывая ему в глаза. — Нет?.. Тогда что это значит?
Она явно не привыкла к комплиментам — и вовсе не потому, что была недостаточно красива для них. Нет, тут было что-то другое. Скорее — Грэм не знал, откуда взялась эта мысль, — скорее, молодые люди в ее присутствии привыкли сдерживать язык. А вот что было причиной такой сдержанности — это отдельный вопрос.
— Это значит… это значит, Ванда, что я, кажется, люблю тебя.
Ну и зачем он это сказал?.. Грэм даже зажмурился — так это было глупо.
А когда через мгновение открыл глаза, то обнаружил, что Ванда смотрит на него с изумлением и гневом, а на ее щеках
— Как ты… что… — губы ее вдруг запрыгали, словно она собиралась заплакать. — Ты… ты… ты, бродяга… смеешь говорить это мне?!
— Да, это было глупо, — согласился Грэм. — Но что поделать, если это правда?
— Ты не… не должен так говорить со мной! Никогда! И не смей никогда повторять это! Понял? Забудь. И не воображай, будто когда-нибудь услышишь от меня что-нибудь иное!
— Да я ничего и не ждал. Прости, Ванда. Я не должен был заговаривать об этом.
— Вот именно! — резко сказала Ванда, развернулась и почти бегом полетела вниз по склону, каждую секунду рискуя оступиться и полететь кувырком, ломая кости. Грэм бросился за ней. Снова схватить ее за руку он не посмел, только крикнул:
— Потише!..
Ванда то ли вняла его призыву, то ли сообразила, что рискует свернуть шею, но темп сбавила. И все равно со склона он почти слетела, угодив прямо в руки Иву, который поджидал ее внизу.
— Носишься, как угорелая, — сказал он недовольно. — Ну, что там?
— Там крепость, и ее штурмуют, — отозвалась Ванда, освобождаясь от его рук. — Кто нападет, а кто обороняется — не разберешь, слишком далеко.
Ив помолчал, размышляя.
— Это, должно быть, замок Линнау. И он прямо у нас на пути… Плохо, придется обходить.
— А ты разве не знал о нем? — поинтересовался Грэм, вытаскивая из плаща колючки. — Мы могли бы сразу взять немного южнее и оставить его в стороне.
— Знал, — волком глянул на него Ив. — Но… скажем так, я несколько ошибся в расчетах. Да и какая разница — сейчас или потом, все равно выходит крюк…
Трудно было судить, прав он или нет; Грэм местности не знал, а потому не стал спорить. Да и заботили его сейчас совсем другие вопросы — например, что делать в связи с внезапно родившимися чувствами к Ванде. Разумнее всего было бы попрощаться прямо сейчас и уехать, но Грэм, увы и ах, нечасто прислушивался к голосу разума — от чего частенько и страдал. Кроме того, он уже пообещал помощь, и было бы бесчестно пойти на попятный в самом начале пути.
Ах, и дернул же его Безымянный заговорить о любви! Кому, зачем это было нужно? Будь они с Вандой ровней, его признание еще имело бы какой-то смысл. Но в жилах Ванды течет голубая кровь, это очевидно, и она никогда не позволит себе об этом забыть, это тоже ясно как день. Да-да, отец Грэма тоже не землю пахал, но он-то как раз всеми силами пытался забыть о собственном благородном происхождении; его тошнило от одной мысли о том, чтобы вести жизнь, приличную нобилю… Да и зачем ему самому-то нужна какая-то там любовь? Ну, ответит ему, бродяге, девица взаимностью, допустим, дальше-то что? Девицу в суму не посадишь, с собой не потаскаешь. Об оседлой же жизни Грэм и помыслить не мог…
Медейцы уже улеглись спать, а ему не спалось. Он вызвался караулить первым; как ни странно, даже Ив не стал настаивать, чтобы вместе с ним дежурил кто-то еще. Закутавшись в плащ и скрестив ноги, Грэм просидел в неподвижности час или два (костров по-прежнему не разжигали); погруженный в свои мысли, он, тем не менее, видел и слышал все, что происходило вокруг, это был своего рода транс, которому он научился в храме Фекса. Легкий шорох в нескольких шагах позади привлек его внимание, Грэм обернулся и различил в темноте чью-то небольшую фигурку, чуть приподнявшуюся от земли.