Второе пришествие
Шрифт:
– Почему же ты ничего не изменил?
– спросил апостол Петр.
– Потому что считал и считаю, что люди должны сами разобраться во всем. Только в таком случае они станут самостоятельной и полноценной частью созданной Всевышним Вселенной. И мы должны этому всячески способствовать. Богу нужна не слепая вера, а познание созданного им мира. К сожалению, это то послание, которое было плохо услышано.
– Пелагий еретик, его взгляды осуждены Вселенским собором в Эфесе. И мы не можем пересматривать это решение, - настаивал апостол Павел.
– Ни одно решение не является окончательным, это тот принцип,
– Мы должны помочь людям выйти из-под власти необходимости, эта самая большая и страшная иллюзия человечества. Но именно на ней и построено здание нашей церкви.
– Но если основание из-под него убрать, тогда разрушится все здание, - сказал апостол Андрей.
– Он прав, - сверкая глазами, мрачно произнес апостол Павел.
– Страшно не то, что разрушается нечто, а то, что на этом месте ничего путного не вырастает. Наша задача - помочь, чтобы после обрушения не образовался бы безжизненный пустырь. Или чтобы он не застраивался теми же самыми по своей сути сооружениями. Так уже было множество раз, пора извлечь уроки из прошлого. Вы так не думаете?
Произнесенные Иисусом слова погрузили на какое-то время всех в молчании. Введенский видел, что даже Мария Магдалина, которая всегда и во всем поддерживала мужа, на этот раз выглядела обескураженной. По крайней мере, ее смуглое лицо покрылось мертвой бледностью, а большие черные глаза не отрывали взгляда от Него.
Первым, как и следовало ожидать, опомнился апостол Павел.
– Иешуа, мы так не договаривались. Если бы я с самого начала знал о твоих планах, я бы не согласился последовать за тобой.
– А у меня не было таких планов, Павел. Они стали возникать недавно. Мне горько сознавать, какие дела творятся моим именем. Убийство епископа Антония стало последней капки в чаше моего разочарования. Мы не может оставаться безучастными к тому, что происходит. Когда из церкви уходит дух божий, она превращается в свою противоположность. Она либо должна его вернуть, либо исчезнуть. А кто не согласен с моей позиции, то я никого тут не держу.
– Иисус посмотрел на апостола Павла. Неожиданно для Введенского тот заерзал на своем стуле, как нашкодивший ученик.
– Я могу идти по начертанному пути только с верными соратниками. Не пора ли произвести очередную ротацию?
– И кто же тот, кто нас заменит?
– поинтересовался апостол Петр.
Иисус повернулся к Введенскому.
– Возможно, им будет Марк.
– Но этого мало, - не унимался апостол Петр.
– Он всего один.
На этот раз Иисус повернулся к Вере.
– Другим кандидатом может стать Вера.
– Но она же женщина!
– с негодованием воскликнул апостол Петр.
– Что с того. Странно, что ты Петр пронес эти предрассудки через столько веков. Права женщин давно уравнены с мужчинами, а ты все еще живешь по староеврейскому закону.
– Да, живу!
– запальчиво воскликнул апостол Петр.
– Это справедливый, проверенный закон. По нему жили все мои предки.
– Но это совсем не означает, что так должны жить и их потомки. Если в жизни ничего не меняется, значит, что-то не так. Либо перемены, либо деградация, третьего не дано, потому что таков закон.
Введенский внимательно посмотрел на апостолов, и по их лицам понял, что если не все, то многие
– Неужели ты решишься, Иешуа, поменять старых проверенных товарищей на кого-то другого? - с грустной укоризной спросил апостол Иаков Зеведеев.
– Мне бы этого не хотелось, но и нельзя ничего консервировать на веки. Что-то должно меняться. Братья, разве не так?
Но ответом Ему было молчание. Иисус посмотрел на своих товарищей, затем повернулся к Марку и взял его под руку.
– Пойдемте, вы, кажется, хотели мне что-то сказать?
Они прошли в другую комнату и сели на стулья.
– Мы спорим почти постоянно, едва не любая тема вызывает у нас разногласие, - безрадостно сообщил Иисус.
– Когда я пришел на землю, то хотел дать людям больше свободы. А в итоге получилось учение, которое ее еще больше у них отняло. Но многие апостолы не желают этого видеть. Им дорого то, что возникло в результате их деяний, подвигов, жертв. Понять их можно, многие пожертвовали всем, ради торжества учения. Но я задаюсь вопросом, чего стоят жертвы, если они приводят к такому результату? Может ли жертва служить оправданием ошибки? Как вы думаете, Марк?
– Не может, важен лишь конечный результат.
Иисус, соглашаясь, кивнул головой.
– Но они не желают этого осознать. По большей части их сознание обращено в прошлое. И здесь они ищут прошлое, а не настоящее и тем более будущее. И это печально. Мир не может так развиваться, он должен постоянно меняться. Любая консервация губительна, она приводит к страшным последствиям. Впрочем, вы приехали по другой причине. Кажется, хотели что-то мне сказать.
Введенский изложил просьбу Чарову о встрече с патриархом. Иисус выслушал ее молча, затем нахмурился.
– Сначала я хотел с ним встречаться. Но по мере того, как я узнавал все больше о состоянии дел в вверенной ему церкви, это желание стало у меня уменьшаться. Но пусть приходит сюда, в его роскошную резиденцию я отправляться не намерен. Сообщите этому Чарову, что я согласен. Они могут назначить любое время.
Разговор был завершен, они встали со своих мест. А затем произошло то, чего Введенский не ожидал и что вспоминал с волнением до конца своих дней. Иисус внезапно обнял его и прижал к себе.
– Вы тот, кого бы я хотел назвать своим сыном, - негромко, почти шепотом произнес он.
Вся эта сцена длилась не больше полминуты. Иисус сделал шаг назад, Его лицо больше не выражало Его чувства, оно было нейтральным. Вместе они вышли из дома, где их уже ждала Вера.
– Жду вашего звонка, Марк, - произнес на прощание Иисус.
58.
Они сидели на кухне. Вера только что приготовила ужин, и Введенский с огромным удовольствием поглощал пищу. Но не от того, что она была очень уж вкусной - вполне обычной, просто ему невероятно нравились эти их вечерние совместные посиделки. Почему-то именно в это время он ощущал особую близость к ней. К тому же ему казалось, что-то же самое испытывает и она. И он обычно заранее предвкушал эти замечательные часы, которые иногда были заполнены разговорами, а иногда почти целиком проходили в молчание. Но это никогда не было молчанием отчуждения, просто их общение в этих случаях обходилось без большого количества слов.