Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Соколов Никита

Храмы и монастыри получили утвержденные штаты и должны были устраивать за свой счет богадельни для отставных солдат. Утве­ржденный Петром I основной закон по делам церкви — Духовный регламент — обязывал священников доносить об открытых на испове­ди политических преступлениях. Приходским священникам вменя­лось в обязанность во все недельные праздники после литургии зачи­тывать вслух воеводские «публикации». Кроме того, от них требова­ли «подтвердительные сказки» «под лишением священства и под политическою смертью» об отсутствии беглых в приходах. В случае появления беглых священник обязан был доносить властям.

Модернизация

государственного аппарата привела к увеличению числа чиновников. В 1715 г. в центральном аппарате было 1396 подьячих, а в 1721 г. — уже 3101; на местах появились коменданты, вальдмейстеры, провиантмейстеры, комиссары. Новая система уч­реждений вызвала к жизни новый — бюрократический — принцип ра­боты этого механизма взамен старого, служебно-родового: любой чи­новник, независимо от его происхождения и статуса, мог быть сменен или назначен на должность по усмотрению начальства.

Отныне продвижение по службе, включая получение дворянского звания, определялось личными заслугами, усердием и опытом. Новый порядок был закреплен Табелью о рангах (1722) — «лестницей» из 14 основных классов-чинов гражданской, военной, морской и придвор­ной службы. Табель о рангах облегчала карьеру неродовитым дворя­нам, а выходцам из «подлых сословий» давала возможность получить потомственное дворянство (в XVIII в. — с VIII класса). Этот закон просуществовал с некоторыми изменениями до 1917 г. и лег в основу традиций российской бюрократии.

Дополнительными «пряниками» для служащих стали представле­ние к орденам (до 1826 г. награждение любым орденом означало по­лучение потомственного дворянства) и пожалование титулами — ба­ронскими, графскими и даже княжескими, на которые отныне могли претендовать даже лица «никакой породы».

Многие из петровских коллегий сохранили функции бывших при­казов. Но в ходе реформ появились и совершенно новые учреждения. Для контроля над растущей администрацией в 1711 г. возник институт фискалов: 500 чиновников (по два в каждом провинциальном го­роде) обязаны были «над всеми делами тайно надсматривать и прове­дывать» и доносить в центр обер-фискалу о замеченных должностных преступлениях. Деятельность церковных властей контролировали ду­ховные фискалы-«инквизиторы».

В 1722 г. тайный надзор был дополнен явным — прокуратурой. Первым генерал-прокурором Сената стал П.И. Ягужинский — «наше око и стряпчий о делах государевых», как называл его Петр. Ему под­чинялись прокуроры коллегий и надворных судов в провинции; они имели право вмешиваться в деятельность всех учреждений и требо­вать пересмотра дел в соответствии с законом. Прокуроры контроли­ровали деятельность фискалов — но и фискалы могли доносить на прокуроров.

Другим рычагом проведения реформ стали органы политического сыска — Преображенский приказ в Москве и Тайная канцелярия в Петербурге. При Петре они «первые выделились в самостоятельное ведомство и пресекали все попытки сопротивления правительствен­ному курсу «сверху» или «снизу». Главный судья Преображенского приказа, жестокий, но неподкупно честный «князь-кесарь» Ф.Ю. Ромодановский даже замещал царя на время отъезда и сообщал ему о своей деятельности коротко и ясно: «Беспрестанно в кровях омываем­ся». Процедура следствия по политическим делам оканчивалась мас­совыми расправами: в результате стрелецкого восстания 1698 г. было казнено 1091 чел.; из 500 человек, привлеченных

по делу о восста­нии в Астрахани (1706), 365 были приговорены к повешению, отсе­чению головы, колесованию.

Контроль «сверху» Петр дополнял надзором «снизу». Основным средством для этого в централизованной системе было всемерное по­ощрение доносительства; в 1713 г. государь впервые обязался лично принимать и рассматривать доносы и призвал подданных «без всяко­го б опасения приезжать и объявлять... самим нам» о «преслушниках указам» и «грабителях народа». За такую «службу» доносчик мог полу­чить имущество виновного, «а буде достоин будет — и чин», т. е. но­вый социальный статус. Присяга обязывала подданного доносить — «благовременно объявлять» — о всяком «его величества интереса вре­де и убытке».

Усилия Петра не пропали даром. Донос стал для власти эффектив­ным источником информации о реальном положении вещей в далекой провинции, а для подданных — единственным доступным путем посчитаться с влиятельным обидчиком. Можно представить себе, с каким чувством «глубокого удовлетворения» обыватели сочиняли бу­магу (а чаще по неграмотности объявляли «слово и дело» устно); в ре­зультате воевода, офицер, а то и бедолага-сослуживец могли угодить под следствие. «По самой своей чистой совести, и по присяжной долж­ности, и по всеусердной душевной жалости... дабы впредь то Россия знала и неутешные слезы изливала», — восторженно доносил подья­чий Павел Окуньков на соседа-дьякона, что тот «живет неистово» и «служить ленитца».

Реформы сделали общество более мобильным. Царь обладал уме­нием выбирать толковых помощников; его «птенцы» быстро приобре­тали опыт и делали стремительную карьеру. Артемий Волынский в 15 лет стал солдатом, в 27 — полномочным послом в Иране, в 30 — пол­ковником и астраханским губернатором. Поступивший на русскую службу бедный немецкий студент Генрих Остерман благодаря своим способностям и знанию языков в 25 лет стал уже тайным секретарем Посольской канцелярии, а в 40 — вице-канцлером и фактическим ру­ководителем внешней политики России.

«Школой» для большинства деятелей той эпохи послужила гвар­дия. Гвардейцы Петра выполняли самые разные поручения: форми­ровали новые полки, проводили первую перепись, назначались пос­ланниками, ревизорами и следователями по особо важным делам. Простой сержант посылался (с правом личной переписки с царем) «для понуждения губернаторов и прочих правителей в сборе всяких денежных сборов» и делал выговор почтенному губернатору в гене­ральском чине. Символом доверия к гвардейцам стало включение 24 офицеров Преображенского полка в число судей над царевичем Алек­сеем: рядом с вельможами подпись под приговором сыну своего госу­даря поставил прапорщик Дорофей Пвашкин.

«Петровское наследство»

Сын Петра I от нелюбимой и сосланной в монастырь Евдокии Ло­пухиной не смог — или не захотел — быть таким наследником, кото­рого отец желал видеть; «омерзение» к образу жизни Петра пере­росло у сына в неприятие его преобразований. В 1715 г. в день похорон жены Алексей получил «Объявление сыну моему», которое после обвинений в лени и нежелании заниматься государственны­ми делами завершалось угрозой: «...известен будь, что я весьма те­бя наследства лишу, яко уд гангренный, и не мни себе, что один ты у меня сын...».