Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Соколов Никита

Итогом затянувшегося конфликта стало бегство царевича за гра­ницу, пресеченное блестящей операцией русской дипломатии. Затем последовали разыгранный в Кремле спектакль прощения, отречение от престола, следствие в застенках Тайной канцелярии, смертный приговор и загадочная смерть в Петропавловской крепости. Какими бы ни были последние часы жизни Алексея, в народном сознании царь мог выглядеть убийцей сына. Ветераны Петровской эпохи, как солдат Навагинского полка в Кизляре Михаил Патрикеев, спустя много лет рассказывали собеседникам: «Знаешь ли, государь своего сына своими руками казнил».

До недавнего времени эти события оценивались как разгром реак­ционных сил, знаменем которых был Алексей. Такой трактовке

спо­собствовало единственное издание материалов «дела» в XIX веке, где текст документов правился с целью устранения информации о сочув­ствовавших царевичу представителях петровской знати.

Современные исследования «дела» показывают, что царевич не организовывал заговора против отца, но ждал своего часа. При дворе к середине 1710-х гг. сложились две противоборствовавшие «пар­тии»: во главе первой стоял А.Д. Меншиков, другую возглавляло се­мейство Долгоруковых, приобретавшее все большее влияние на царя. К взрослевшему наследнику тянулись лица из ближайшего окруже­ния Петра, в их числе фельдмаршалы Б.П. Шереметев и В.В. Дол­горуков, сенаторы Я.Ф. Долгоруков и Д.М. Голицын. Эта «оппози­ция» готовилась после кончины Петра возвести отрекшегося по воле отца от престола Алексея на трон или сделать его регентом при свод­ном младшем брате Петре.

Труднее говорить о планах оппозиции. Некоторые авторы счита­ют возможным охарактеризовать эту группировку как «умеренных реформаторов европейской ориентации». Выводы эти кажутся обос­нованными применительно к таким личностям, как моряк Александр Кикин или боевой генерал Василий Долгоруков. Однако проблема в том, что в кругу «сообщников» царевича были также люди, настроен­ные против всяких реформ. Едва ли стоит идеализировать и самого Алексея как политического деятеля. Он как будто хотел отказаться от имперской внешней политики, но в то же время собирался «не жалея ничего, доступать наследства», вплоть до использования военной по­мощи, которую обещал ему австрийский вице-канцлер граф Шенборн. Эти показания историки считают достоверными — тем более что они не были «подсказаны» ему в вопросах следователей.

Как бы сочетались в случае вступления Алексея на престол его на­мерения опереться на духовенство (царевич рассчитывал, что архие­реи и священники его «владетелем учинят»), не «держать» флот и пе­редать российские войска и «великую сумму денег» в распоряжение Австрии с планами просвещенных реформаторов? К тому же Алек­сей, выступая против реформ отца, унаследовал его темперамент: мог пообещать посадить на кол детей канцлера Головкина и всерьез соби­рался жениться на своей любовнице, крепостной Евфросинье: «Видь де и батюшко таковым же образом учинил». Похоже, приход цареви­ча к власти вызвал бы новые столкновения в имперской верхушке и мог закончиться дворцовым переворотом — или ссылкой, а то и пла­хой для слишком «европейски ориентированных» вельмож. Но из­бранный Петром «силовой» выход из кризиса вместе с устранением законного — в глазах общества — наследника тоже обещал в будущем потрясения.

Созданный в первой четверти XVIII в. мощный механизм власти помог мобилизовать силы страны, в кратчайший срок создать совре­менную промышленность, выиграть тяжелейшую войну, заложить основы светского образования, внедрить ряд культурных инноваций и европеизированный образ жизни. Вместе с тем масштабная модерни­зация не была безоглядным разрывом с прошлым, как бы самому Пет­ру этого ни хотелось.

Успех преобразований во многом был обусловлен как раз тем, что планируемые реформы царь велел приноравливать к местным услови­ям — «спускать с русскими обычаи» — прежде всего, с повышенной ролью государства во всех сферах общественной жизни и «служеб­ным» характером отношений всех социальных слоев с властью. В ре­зультате западноевропейские «образцы» на русской почве приобрета­ли местные черты.

Наиболее

совершенным «детищем» Петра стала «регулярная», т. е. единообразно устроенная, обмундированная, вооруженная и обученная, армия. Ее победы сделали Россию великой державой: в 1720 г. страна могла выставить 79 тыс. штыков пехоты и 42 тыс. са­бель кавалерии, мощный артиллерийский парк и инженерные части. В крепостях стояли гарнизонные полки; южные границы охранялись ландмилицией — территориальными войсками, набиравшимися из живших на юге мелких служилых людей-«однодворцев». Помимо ре­гулярных войск, имелись полки казаков, татар, башкир, численность которых достигала 40—70 тыс. чел. Российский флот стал сильней­шим на Балтике: Швеция в завершающую кампанию Северной вой­ны могла вывести в море только 11 линейных кораблей, Россия — 30, оснащенных 2 тыс. пушек, с 10 тыс. матросов и солдат.

В новой армии утвердился рекрутский, а не наемный, как в боль­шинстве европейских стран, порядок комплектования. Прибывшие в полк мужики-рекруты включались не только в официальные структу­ры (батальоны и роты), но и в привычные для них формы организа­ции — солдатские артели с круговой порукой. Эти черты делали рус­скую армию XVIII в. социально и национально однородной и перено­сили в нее свойства привычного для крестьянина жизненного уклада. Вместе с солдатами пожизненную службу несли дворяне-офицеры — так же, как их предки-помещики в XVI—XVII вв. Сохраняя тяжелую пожизненную службу, петровская европеизация не давала «шляхет­ству» гарантий, в том числе — от телесных наказаний и регламентации личной жизни.

Петр отказался от шведской модели местного самоуправления (с кирхшпилем-приходом, управляемом кирхшпильфогтом вместе с пастором и выборными от крестьян): «...и с крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей, к тому жив уездех ис кресть­янства умных людей нет». Начальником низшей административной единицы — дистрикта — стал выборный из дворянства земский комис­сар. Его, в свою очередь, контролировал командир размещенного в данной местности на «вечные квартиры» полка. Эти же части стали параллельной гражданской военной администрацией и полицейскими командами по сбору податей и поимке беглых крестьян.

Вице-президент Коммерц-коллегии Генрих фон Фик (это он со­бирал в Швеции материалы для коллежской реформы) представил Петру проект Регламента Главного магистрата. Этот проект предпо­лагал настоящее городское самоуправление, а Главный магистрат только координировал бы деятельность самостоятельных городских магистратов. Петр и здесь пошел традиционно российским путем. В русских городах в 1723—1724 гг. появились магистраты. Однако сла­бость российского купечества не позволила им стать такими же реаль­ными органами управления, какими они были в Западной Европе. Их задачей стало выполнение полицейских обязанностей: выявлять пришлых людей без «покормежных писем»; выдавать паспорта; орга­низовывать полицейские наряды во главе с десятскими и сотскими; искоренять «праздных и гулящих», «понуждать» их «к каким возмож­но художествам и ремеслам или работам».

У этого «самоуправления» не было реальных, гарантированных законом источников доходов, что делало невозможным развитие местной экономики и инфраструктуры — «покровительство» ману­фактурам и рукоделиям, развитие «художеств» и торгов, учреждение бирж, ярмарок, школ, богаделен, обеспечение пожарного «охране­ния», чистоты улиц и ремонта мостов. Прибывший в город со своим отрядом офицер или местный воевода мог отдавать приказания бесп­равному «бурмистру», а то и поколотить его. Закон предписывал ма­гистратам прежде всего собирать «положенные с них доходы»; к тому же это «самоуправление» было поставлено под контроль бюрократи­ческого «министерства городов» — Главного магистрата.