Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Соколов Никита

Но вслед за этим Д.М. Голицын предложил собравшимся «воли себе прибавить». «Хоть и зачнем, да не удержим этого», — откликнулся на это заявление В.Л. Долгоруков. «Право, удержим», — настаивал Го­лицын и пояснял: «Будь воля наша, только надобно, написав, послать к ее величеству пункты». Так появились на свет «кондиции» (позднее Анна назвала их «коварными письмами»), которые принципиально меняли вековую форму правления.

«.. .По принятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника, ни при себе, ни по се бе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже це лость и благополучие всякого государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восми персонах всегда содержать и без оно­го Верховного тайного

совета согласия:

Ни с кем войны не всчинять.

Миру не заключать.

Верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать.

В знатные чины, как в статцкие, как и в военные, сухо путные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ни­же к знатным делам никого не определять, и гвардии и про чим полкам быть под ведением Верховного тайного совета.

Ушляхетства и имения и чести без суда не отымать. 5) Вотчины и деревни не жаловать.

В придворные чины, как русских, так и иноземцев, без со вету Верховного тайного совета не производить.

Государственные доходы в расход не употреблять. И всех верных своих подданных в неотменной своей милости содер­жать.

А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то ли шена буду короны, российской» (Корсаков Д. А. Воцарение им ператрицы Анны Иоанновны. Казань, 1880. С. 17—18).

Этот шаг министров, прошедших огонь, воду и медные трубы пет­ровских войн и реформ, не был внезапным. Петр хотел пробудить у подданных инициативу, ответственность, чувство долга — но оставлял их при этом в условиях всеобщей несвободы. Сосредоточение в руках монарха всей полноты власти с опорой на армию и бюрократию не могло рано или поздно не вызвать оппозиции со стороны самой опоры этой власти — российского служилого дворянства. Ведь именно в пет­ровское царствование эти самые дворяне (и прежде всего наиболее знатные) по воле царя-реформатора познакомились с европейскими нравами и порядками.

Побывавший послом во Франции Людовика XIV Андрей Матвеев был в восхищении от «Версальской слободы» и увидел «на обеде у ко­роля чин слово в слово весь двора московского старого». Но он же под­черкнул в своих записках: «Но хотя то королевство деспотическое или самовладечествующее, однако самовластием произвольным николи же что делается, разве по содержанию законов и права, которыя сам король, и его совет, и парламент нерушимо к свободе содержит всего народу».

Первая попытка такого рода была предпринята уже в 1725 г. Во время предсмертной болезни императора Д.М. Голицын, В.Л. Долго­руков, Г.И. Головкин и ряд других «министров» выступили против пе­редачи трона жене Петра — Екатерине. Это было не выступление аристократов против бывшей мужички неизвестной национальности (существует восемь версий происхождения этой российской императ­рицы! ). И не борьба между «боярами» — сторонниками сына цареви­ча Алексея, с одной стороны, и продолжателями петровских реформ, с другой, — как это до сих пор изображается во многих учебниках. Се­наторы и президенты коллегий хотели авторитетом Сената ограни­чить власть регентши Екатерины при маленьком императоре Пет­ре II. Произвол абсолютной власти несколько упорядочивался бы рамками «европейского» образца.

Тогда — не удалось. Противники оказались сильнее. Искусный дипломат П.А. Толстой пугал собравшихся во дворце вельмож неиз­бежной усобицей при царе-мальчишке. Напористый фельдмаршал Меншиков привел с собой гвардейских офицеров, от имени которых выступил майор Андрей Ушаков: «Гвардия желает видеть на престоле Екатерину и... готова убить каждого, не одобряющего это решение». Неутешная вдова Екатерина нашла силы, чтобы приготовить для сво­их защитников «векселя, драгоценные вещи и деньги». Расходные книги царского кабинета сообщают, что воцарение императрицы обошлось в 30 тыс. руб., из которых 23 тыс. руб. выплатили солдатам гвардии; остальное пошло на «тайные дачи» майору Ушакову и другим офицерам, в том числе сержанту Петру Ханыкову, который со своим бессменным караулом обеспечил изоляцию умиравшего императора

от всяких нежелательных посетителей.

Они проиграли. Но все же выпервые в России вопрос о престоло­наследии решался в открытом споре — пусть и далеко не парламен­тском. Манифест о начале нового царствования был издан не от име­ни Екатерины: присягать новой государыне «правительствующий Се­нат и святейший правительствующий Синод и генералитет согласно приказали» — это означало слегка замаскированное избрание монар­ха. Добрая, но неграмотная императрица управлять государством не могла, да и не имела времени: петербургский двор, как доносил свое­му правительству польский посол Иоганн Лефорт, «целую ночь прово­дит в ужасном пьянстве и расходится, это уж самое раннее, в пять или семь часов утра». При государыне пришлось создать в 1726 г. Верхов­ный тайный совет, который с тех пор фактически управлял страной.

Теперь, наконец, настало «время, чтоб самодержавию не быть». Посланцы Совета во главе с В.Л. Долгоруковым срочно выехали к Ан­не в Митаву с письмом, утверждавшим, что избрана она не только са­мим Советом, но «и духовного и всякого чина свецкими людьми», что не соответствовало действительности. Вечером 25 января 1730 г. Ан­на подписала «кондиции»: «Тако по сему обещаю без всякого изъятия содержать». Росчерком пера самодержавная монархия в России стала ограниченной ровно на месяц — с 25 января по 25 февраля 1730 г., до следующего государственного переворота. Большинство подданных об этом так никогда и не узнало, но при ином раскладе политических сил эти ограничения могли бы стать рубежом в нашей истории. Неу­дивительно, что и оценки этого события оказывались противополож­ными.

«Официальная» точка зрения сложилась уже в XVШ в.: коварные вельможи избрали на престол Анну Иоанновну (1730—1740) и обма­ном ограничили ее власть ради собственного «властолюбия». Но благо­родные дворяне не могли вынести такое унижение монарха, вручили императрице самодержавную власть и низвергли бояр-«олигархов».

Коронованный историк — Екатерина II — однозначно оцени ла их возможную победу как катастрофу: «Безрассудное на мерение Долгоруких при восшествии на престол императри цы Анны неминуемо повлекло бы за собой ослабление и — следственно, и распад государства; но к счастью намерение это было разрушено здравым смыслом большинства». Однако в общественной мысли появилась и иная позиция. Ис торик князь М.М. Щербатов в своем памфлете «О повреж дении нравов в России» полагал, что те, кто в 1730 г. потер пели неудачу, «предопределили великое намерение, ежели бы самолюбие и честолюбие оное не помрачило, то есть, учи нить основательные законы государству, и власть государе ву Сенатом или парламентом ограничить».

В новейших отечественных учебниках также можно встретить эту традиционную оценку действий членов Верховного тайного совета как попытку установления «олигархической формы правления» в ин­тересах старинных боярских родов. Между тем еще маститые истори­ки XIX — начала XX в. (С.М. Соловьев, Д.А. Корсаков, П.Н. Милю­ков) показали, что не все было так просто: на самом деле собравшие­ся в Москве дворяне в спорах создали несколько проектов нового государственного устройства России и вовсе не сразу попросили Анну принять самодержавие. Некоторые авторы даже полагают, что побе­да «верховников» означала бы «культурный сдвиг» в истории России, т. е. участие общества в управлении страной и контроле над государ­ственной властью.

Если бы перенести современные средства передвижения в то вре­мя, то немедленное прибытие растерянной Анны с подтверждением «кондиций», пожалуй, могло бы и вправду резко изменить политичес­кий строй страны и упрочить положение Совета.

Подписанные императрицей «кондиции» тут же были бы опубли­кованы вместе с соответствующим манифестом и проведением прися­ги — все это поставило бы власти империи перед совершившимся фак­том. А затем от имени Анны последовали бы раздачи чинов, наград и должностей для одних и отправка подальше от столицы недовольных: в полки, в персидские провинции, на воеводства и губернаторства. Позднее начались бы коронационные торжества с новыми милостя­ми... Быстрота, пожалуй, сулила членам Совета — «верховникам» из­вестные шансы на успех, хотя бы на какой-то срок.