Выбор
Шрифт:
Девки-то веселые деньгу любят, а откуда она, когда там плати, тут плати, вот и зверствуют иногда ребята с пленниками, вот и лютуют.
И воля крепкая нужна, в страхе их держать.
Атаман Ослоп, прозванный так за любовь к палице своей, гвоздями утыканной, не то, что ватагу в страхе держать мог — он бы и с войском царским справился без натуги. Стоило ему пару раз ослоп свой в дело пустить, как самые крикливые наглецы языки поганые втягивали куда поглубже. Очень красиво на дубинке мозги смотрелись, с кровью…
О
Но — молчали. Потому как Ослоп слухов о себе не любил, сплетен тоже, а палица завсегда при нем. А сейчас подтверждались предположения ватажников, потому как Ослоп читал грамотку. Не простую, а голубиную почту, значками записанную. А это намного сложнее обычной почты.
Читал, хмурился, потому как писала там Марина хоть и мало, но важное.
Сослана в монастырь. Повезут через Подарёну. Охрана. Освободи.
Царицу Марину Ослоп давненько знал, еще когда не была она царицей, а только невестой царской, а он обычным конюхом. Это уж потом так жизнь повернулась, что бежать ему пришлось. Сложилось так.
Конюхом он был знатным, да и дураком — тоже. Все знали, что к его жене боярич Осмыслов захаживает. Один Никифор, тогда его Ослопом еще не называли, дурак дураком ходил. Пока не застал супругу свою в постели с бояричем.
Боярича он убил, конечно. И супругу из окна выкинул. А потом сидел, и не знал, что дальше делать. Жизнь кончилась, вот и все.
Его даже пытать не стали. Просто в темницу сунули, да казнь назначили. Там он и сидел, и ждал.
Ждал палача, а пришла царица Марина. Как уж она договорилась, кому заплатила… да кто ж ее знает? А только заговорила она, и понял Никифор, что еще не закончена жизнь, потому как месть осталась.
Всем.
За все!
Боярам — за измену супруги его. Бабам — за то же самое. Остальным — за подлость и равнодушие. Он ведь еще может много жизней чужих отнять, а Марине послужить в благодарность. Или — просто так.
Не знал Никифор, что в том состоянии он на ведьмовство податлив был. Марина его попросту заговорила, что хотела, то в разум и вложила, себе почти покорного раба приобрела.
А что ненавидит всех, да кидается… это ровно как волка бешеного на сворку взять. Пусть хоть кого рвет, лишь бы ей служил верно.
Ослоп и служил, и добычу приносил даже.
Марина его не сильно отягощала, пару-тройку раз просила гонца перехватить, два раза про купеческие обозы письмецо прислала. Просила только, чтобы пара человек там и полегла бесследно.
Ослопу то не в тягость было.
Поручения
Серебро ему не надобно, конечно, ему уж ничего не надобно, но…
Волк понял, что хозяйку его обидеть хотят — и зубы оскалил. Когти навострил.
Говорите, повезут через Подарёну?
Значит, и через их лес повезут, нет здесь другой дороги. И обоза не будет.
Божедар на постоялый двор не просто так пришел, нет.
Хоть и говорили ему, что царица Марина, теперь уж бывшая царица — ламия, нечисть, а все одно, в таких вещах он сам предпочитал посмотреть, убедиться, разобраться.
Ошибки случаются.
И травниц могут ведьмами назвать, и слишком красивых женщин тоже — ему то ведомо.
Вот и сидел он себе в углу, сбитень попивал, не спешил никуда.
Царица в зал вошла, глазами по сторонам сверкнула, Божедара сразу приметила, так и впилась зрачками своими, ровно кинжалы воткнула.
Но Божедар за себя не боялся, коловрат у него на шее висит, с ним-то его за обычного человека любая ведьма примет. Разве что просто так он Марине понравится, как мужчина — или как обед, вспоминая про обычаи племени ламий.
И видно, Марина в него вгляделась, облизнулась внятно.
Нет, не признала она в нем богатыря, просто захотела сил из него потянуть. Это-то Божедар видел.
Еще как видел….
Ведьма?
Не совсем ведьма она, скорее чуждое что-то… да, как и говорила боярышня — ламия.
Экая мерзость!
Божедара аж от омерзения передернуло, да Марина его поняла неправильно, подумала — от желания, улыбнулась, пальцем по шее так провела томно… свернуть бы ту шею с головенкой вместе!
Нет, не соврала ему боярышня.
Царицу наверх увели, в комнаты для постояльцев, а Божедар, не дожидаясь, покамест на него кто другой внимание обратит, поднялся да и вышел вон.
Нечего ему тут делать.
Главное видел он, черную сущность разглядел, а об остальном промолчит. За него клинки говорить будут, да стрелы каленые.
Не бывать нечисти на земле росской!
Вечером Платон у царицы сидел. Чай пили, разговоры разговаривали.
— Не почует?
— Не должна. Не сразу.
— Да, часа нам с лихвой достанет. А потом… потом будет по задуманному.
— Федька не воспротивится?
— Не успеет.
— Ну, дай-то Бог.
— Бог-то Бог, а ты и сам не будь плох.
Заговорщики еще раз переглянулись и рассмеялись. Тихим и весьма неприятным смехом.
Лес — он и лес. Говорят, в иноземщине лесам имена давать принято. Так оно и понятно, у них все леса на дрова повырубили, ежели там пара клочков и осталась, так на них не надышатся. *