X-avia
Шрифт:
сообщить прекрасное известие о своей беременности. Тот лениво отмахивается, в дело
вступают слезы и угрозы, наконец, решение принято. Годы спустя Дантес будет рыдать у
меня на плече на всех лавочках всех парков Большого Города, что он, дурак, «не дожал»
ее тогда, что ребенок никому не был нужен, а Дантес, «будучи человеком порядочным»,
женился, и горе теперь ему, несчастному! Тогда уже будет мой черед скептически
хмыкать, но факт остается на своем месте: в сентябре,
находящаяся на четвертом месяце беременности Алоиза, детки электричек, детки
достоевщины, сочетались законным браком все в той же деревеньке неподалеку от
железнодорожной станции. Зимой следующего года у них родился сын.
Связавшись со мной, а точнее, увязавшись по уши в меня, И. стал стыдиться своей
жены. О, какие глупые картинки она оставляет ему в телефоне! Плачущие ангелки с
окровавленными сердцами, какое мещанство! Она пишет третьей буквой в слове
«жуткий» Д, и Дантес, закатив очи долу, разворачивает мне дисплей своего мобильного.
«Эта безграмотная крестьянка» Алоиза отходит на второй план и однажды даже получает
ни за что ни про что задумчивую мысль своего мужа, высказанную, однако, не ей лично, а
мне: «Да кем бы Алоизхен вообще без меня была? Прибарной шалавой, как раньше? Да я
ее вывел в люди, женился, как приличный человек…» Дальше начинался излюбленный
мотив.
Изменившийся до неузнаваемости Дантес, порядочный человек три года спустя, сетует
на то, что не может вытащить жену из дома – ни кинотеатры, ни путешествия ее не
привлекают. А он, воспрянувший, наконец, от летаргического сна, сыпет немецкоязычной
терминологией и слушает Шопена, на что испуганная Алоиза с утра вопрошает супруга:
«Ну ты же от меня не уйдешь?» Они смотрят кино «Красный жемчуг любви», на которое
Дантес следующим днем плюется при мне, со мной он смотрит «Малхолланд драйв»
Дэвида Линча, и его хозяюшка-женушка, падает в пропасть. Я предлагаю ему сводить ее в
музей. На выставку. В галерею. Да что угодно еще! Дантес отмахивается теперь уже от
меня: «Кристабэльхен, ты не знаешь, что это за человек. Всё бесполезно. Это всё было
проклято изначально. Только я во что-то надеялся, чего-то хотел… Я ведь всё для нее
делал. Женился, как порядочный человек…» Репризы и рефрены снова. Алоиза покупает
вино и готовит ужин при свечах, Алоиза посещает салоны красоты и посылает муженьку
похотливые сообщения. Но все не так-то просто. Дантеса больше этим не проймешь.
Таким апокалиптически жарким летом И. открылась истина – вступив в два брака и имея
двоих детей, его внезапно осеняет, что именно ему всегда требовалось в жизни. И имя
этому –
и тепла, любимое ожерелье американских домохозяек пятидесятых годов, одним рывком
срывает с шеи Алоизы мой Дэвид Линч, с его Твин Пиксами, Малхолланд Драйвами,
Шоссе в никуда и прочей авторской тарабарщиной. Дантес хочет зазеркалья бесконечного
символизма, он жаждет художественной модальности и у него сносит крышу, когда я
читаю Генриха Гейне на немецком. Дантес впадает в интеллектуальный экстаз и не хочет
выныривать, даже когда запасы кислорода практически на нуле. Возвращаясь в мир
классно пожаренной говядины, он хныкает, что всё вдруг становится черно-белым,
блеклым и тоскливым.
И здесь мы оба упускаем из виду главный подвох. И. хочет арт-хауз, кубофутуристов и
орден восточных тамплиеров, а я этим живу. Я живу синими ключиками Дэвида Линча и
Гермесом Трисмегистом. А Дантес, в свою очередь, живет выездами на шашлыки с
приятелями, а также коклюшем их сына и остальными детскими болячками.
Алоиза страдает. Ничто не причиняет большего страдания, как созерцание того, что
сезонами принесенной на лапках пыльцой строимые медовые соты вдруг рушатся, словно
карточный домик. Крапом вверх карты разлетаются по столу, а Дантес продолжает
вытаскивать из рукава одного джокера за другим. Она носит блузку с леопардовым
орнаментом! Вопиющая безвкусица! И – это уже интереснее – как я мог этого не
замечать раньше? Бедный, бедный Дантес, всё, чего он хотел – это нормальная
домостроевская ячейка общества, он же не виноват, что Алоиза так внезапно оказалась
глупой и необразованной курицей? Я спрашиваю его, почему, если его это настолько
бесит, не стоило бы обратить на это внимание раньше. Вразумительного ответа не
следует, я закуриваю «Мальборо». Несчастная Алоиза курит дамские ароматизированные
сигареты и даже не подозревает, что далеко-далеко, в Большом Городе, ее даже за это
нещадно костерит дорогой супруг.
Выйдя из декрета, она устраивается продавщицей в мебельный магазин одной фирмы,
совладельцами которой являются родственники моего мужа Б., великие мебельные
магнаты. Директор придирается к Алоизе по пустякам, она расстраивается, у нее аллергия
и надо делать уколы, вот уж действительно, беда не приходит одна. Дантес, стреляя у
меня «Мальборо», продолжает размышлять вслух: «Вот она болеет… А мне даже не