X-avia
Шрифт:
пятен крови из моего изъеденного хворями горла.
И., человек с невероятно низким голосом, управлял не только погодой, но всем
воздухом и эфиром в целом. Его легкие, эти меха непрерывного действия, вдыхали
неимоверное количество табачного дыма, дешевых папирос со времен его военной
службы и, много позже, - вишневую пропитку моих самокруток. Его легкие выпускали в
мир все двенадцать нот во всевозможных причудливых созвучиях и диссонансах – в
юношестве
Они неслись, его отрывистые твердые согласные, размежеванные свистящими
вздохами сломанной носовой перегородки, наружу, в мир людской, в этом невообразимом
извечном нарастании динамики – каждый произнесенный им слог стремился достичь
своей кульминации в многогранном звуковом спектре, этом вместилище оттенков не для
зрения, но для слуха. На покинутой родной земле он, бывало, уходил в степи, и все
стороны света обветривали его природной мощью, тогда как Большой Город, наоборот,
выплевывал его за ограду, отвергал, - Город был стабилен, а человек, о котором я веду
речь, не был спокоен ни одного мгновения.
На войне он поплатился только сломанным носом, что впоследствии превратилось в
этакую горбинку «бывалого» на переносице. Его белая накрахмаленная рубашка с
отутюженным воротником по строгости своего вида могла сравниться разве что со
шпилем Кафедрального Собора, но, по сути, была таким же инстинктивным отголоском
пресловутой армейской выправки.
Сказать, что он был беден – это ничего не сказать. Он был нищ, сдавлен стенами
материальных трудностей, опутан цепями долгов, но при этом сохранял ко всему
вышеперечисленному завидный иммунитет, имя которому – смирение и равнодушие,
маскированное под фатальное «нести свой крест». У И. была первая группа крови,
отрицательный резус-фактор, следуя теории о происхождении человечества, можно
сказать, что он был материей в чистом виде, незапятнанной пока никакими
извращениями эволюции, девственной и абсолютной материей.
Он играл на флейте и ходил по басовой струне, натянутой в ярмарочный день от шпиля
Кафедрального Собора до какого-то далекого столба у подножья Горы. В праздники он,
бывало, получал много денег от собравшихся внизу зевак, Дантес пересчитывал монетки,
складывал их по стопочкам, флейтист-канатоходец из Степногорска, в дни народных
гуляний он видел сверху весь Большой Город, но вечером все так же спешил на свои
пригородные поезда, чтобы успеть, чтобы не ночевать на вокзале или на улице, паспорт и
бумажка с регистрацией всегда при нем, флейта
(«я зависим от электрички»). У него было двое детей от двух браков, служба в армии,
грандиозные переезды из страны в страну и скитания по городам и весям. У него было
всего три галстука – в одном он женился первый раз, в другом – второй раз, и третий –
форменный галстук авиакомпании «Schmerz und Angst».
Когда мы познакомились, ни один из нас не хотел ходить в магазин вместе с коллегами
в обеденный перерыв, чтобы потом сидеть на лавочке и всей толпой есть бутерброды, да
жаловаться на невыносимую жару. Мы стояли у кофейного автомата, курили, он называл
комнаты для массовых собраний «кабинеты», я – «аудитории». Мы ходили по парку
теперь каждый день, мы говорили о чем угодно, но всегда на острие, на границе, на
тонкой линии полного восприятия-принятия и любознательного интереса по отношению к
«другому миру». Я рассказывала ему про университет, он мне – про армию. Я – про наши
с мужем путешествия и свои муки творчества, он говорил мне про детей и про то, сколько
денег нужно для того, чтобы прокормить семью.
Нам с Дантесом очень нравилось позиционировать себя скептиками по отношению к
окружающему миру, одним из самых часто употребляемых им словом в то время было
«логично», а моим – «рационально». Так неслись часы, покуда Дантес всегда
руководствовался логикой, а я во всем искала рациональность. Еще любимые оборотики:
«мы взрослые люди», «надо головой думать потому что!», «если у них мозгов нет, что
поделать…», «рассуждай логически!», «ну, если использовать метод дедукции, то
получается, что…», « (имя) выносит мне мозг! Сколько можно мне мозги вносить?» и все
в том же роде по всем ассоциациям из серии голова-мозг-трезвомыслие-холодность-
беспристрастность суждений, а также нивелирование всего эмоционального как признака
незрелости, et cetera.
Вот так мы с И. стали лучшими друг для друга собеседниками.
Опаздывая, Дантес звонил мне и просил сообщить руководству, что он задерживается.
На вопрос, где он территориально, И. шутил: «В окопах Сталинграда», на что я
моментально реагировала: «Так дойди же скорее до Берлина, остальные все давно здесь».
У кофе-автомата мы пили преступно отвратительный латте из пластиковых стаканчиков,
которые я называла Граалями. «Хочешь Святой Грааль?» означало предложение пойти
взять кофе. Потом магнетизм сакральной чаши распространился на все емкости с водой,