X-avia
Шрифт:
Сидом Вишезом боялась нырнуть на глубину девяти метров.
Мы в ювелирном магазине, скинулись, ты подарила мне кольцо на мизинец, символ
всех художников-поэтов, я тебе – браслет с сердечком. Продавщица с нами намучалась,
пытаясь подобрать два украшения на одну не слишком крупную сумму денег,
выделенную «Schmerz und Angst» в качестве стипендии. Твое лицо, подсвеченное
отблесками драгоценностей в витрине, расцвеченное улыбкой в мгновение, когда ты
произносишь:
– Все
Возьми меня. Спрячь меня. Порежь меня. Спаси и сохрани, я не хочу их видеть, мне
больно смотреть на них. Ты острая и каменная, как шпиль Кафедрального Собора. Ты
прохладная в этом нестерпимом пожаре. Мы вышли на оживленный проспект, увязавши
подошвы обуви в гудроне, ты стала торопить меня, тебе хотелось срочно уехать домой. Я
мог бы бродить с тобой, весь расплавленный, до самой ночи, меня не тянуло в свои
окраины, но ты почему-то постоянно смотрела на часы, спешила, меня выводило это из
себя. Ведь он возвращается в шесть, ты хочешь быть дома до его прихода, конечно!
Сегодня у нас впереди был целый день, а ты уехала уже в час после того, как исчезли
тени! Вот как дурацки разбивалось сердце – у меня нет денег, у тебя нет времени.
Я выкрикнул: «Ну и вали! Езжай на вашу улицу имени Ротшильда! К вашей картинной
галерее дуры Марты, этой художницы из Швабии! Я все достопримечательности выучил
на вашей улице Ротшильда, пока стоял там, под твоими окнами, и пил пиво!» Ты
спросила, где я взял свои часы. Их Алоизхен купила мне в переходе. «Твои часы –
убожество», - сказала ты. Я развел руками – что поделать, большее не могу себе
позволить. Идут, и то хорошо. Ты просто так назвала мои единственные часы убожеством,
еще раз взглянула на свои Longines и засобиралась домой. И к черту! Проваливай! На все
ваши выставки швабки Мартариозы, вы же богачи! Ты обозвала меня тупым идиотищем,
развернулась, ушла.
Я схватил тебя за плечо. Постой. Я совсем другое имел в виду. Я люблю тебя, эй. Не
могу осознать просто, что нам не бывать вместе.
Мы так молоды, Кристабель, что все еще можно начать сначала. Но я не мог перестать
реветь, какой позор! Потому что я не верю тебе. Не верю! Обманщица, тебе всё шуточки,
ты режешь меня, лгунья, ты всегда врешь! Мы все еще молоды, чтобы попробовать друг с
другом, без остальных. Ты киваешь головой, но я вижу твое притворство, о, прекрати,
слышишь, бессердечная, ты убиваешь меня!
Тогда ты встала на колени. Голыми коленками на дорогу. Ты сказала:
– О мой божественный Монсьер Бортпроводникъ И.! Когда же вы поверите в то, что я
тоже вас люблю?
И потом ты закашлялась, чертыхнулась, будто яд наружу вырывался вслед за самыми
нежными
свернутыми внутрь плечами, я так по-геройски бросился к тебе, ты сжала в кулаке
платочек, в слюнях и кровищи, и еще раз отдышалась, ты повернулась ко мне с видом
грандиозного одолжения:
– Чего тебе еще от меня надо? Люблю, люблю, что тебя еще не устраивает?
– О, дорогая, любимая, - еще крепче обнимал я тебя, - ты только скажи мне, что делать.
Куда мне теперь идти, когда я не хочу никуда, только лишь к тебе. Спаси меня,
Кристабель, реши за меня, скажи, что мне делать, пожалуйста, спаси меня…
И я заплакал еще сильнее, и не мог, не мог остановиться.
Из всех репродукторов Джефф Кристи пел свою старенькую «Yellow river». Ты
попросила меня запомнить эту песню. Ты сказала, что это хорошая песенка.
Глава 8.
III группа крови. Кристабель
[Группу крови III (В) можно встретить лишь у 13% населения земли. Новая мутация крови
породила людей, умевших быстро ориентироваться в новой обстановке, изобретательных,
с присущей им умственной активностью и повышенной возбудимостью,
индивидуалистов.]
«Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета.
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее – область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь мои три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставил поэта.»