Я никогда не была спокойна

Маттина Амедео Ла

Наконец берет слово Зиновьев. Голос у него высокий, губы тонкие. Он говорит, что это решение ЦК, для которого Восток имеет большое значение. Балабанова возражает, что иностранные социалисты не поймут ее отсутствия.

Зиновьев уже не был ни зеленым, ни желтым – его лицо стало трупного цвета. Губы его дрожали. Его сторонники смотрели на него растерянно.

– Мы поговорим об этом на другом заседании.

– Когда?

– Сегодня вечером… завтра…^[464]

В этот момент Анжелике звонят из Кронштадта: председатель местного совета приглашает ее на следующий день выступить на демонстрации. Она не хочет ехать, ей нужно прояснить ситуацию с коварным Зиновьевым. Но тот уверяет ее, что ее вопрос будет обсуждаться после обеда, не раньше пяти часов. У нее достаточно времени, чтобы вернуться в Петроград. В день ее выступления в Кронштадте идет снег и на море

неспокойно. Анжелика собирается на пароход, но, прибыв в порт, понимает, что ей придется остаться в Кронштадте. Она звонит своим товарищам и говорит, что остается на ночь. В Петроград она возвращается во второй половине дня и, направляясь в кабинет Зиновьева, сталкивается с несколькими членами руководства, выходящими от него. Заседание только что закончилось: оказывается, товарищ председатель Коминтерна изменил свое расписание. Анжелика вне себя от ярости, превращается в разъяренную тигрицу. Она сталкивается с Зиновьевым лицом к лицу, но он на этот раз ангельски спокоен.

Зиновьев. «Исполком решил, что вы должны подчиниться требованию ЦК: вы должны ехать в Туркестан».

Балабанова. «Я не поеду».

Зиновьев. «Партийная дисциплина…»

Балабанова. «Что такое партийная дисциплина, я знаю, и я ее не нарушу, но вы, товарищ Зиновьев, пожалеете о том, что вы сегодня сделали».^[465]

Зиновьев не боится гнева Анжелики: он пользуется полным доверием Ленина, а ее судьба решена. Теперь все ясно: от нее хотят избавиться, потому что она слишком много знает и слишком часто выражает несогласие. Это говорил ей Джон Рид, а она никак не могла в это поверить.

Нервная система Балабановой уже на пределе. Она не выдерживает, когда ей сообщают, что она уволена, хотя и формально, из секретариата Коминтерна за нарушение субординации. Зиновьев даже не удосуживается сообщить ей об этом решении. «Я думал, Троцкий тебе сказал…», – отвечает он, когда Анжелика требует объяснений. Все революционеры, и прежде всего Ленин, глубоко разочаровывают ее. Она жертвовала своей жизнью, оправдывала разорение и смерть своих родных, а теперь, когда утопия становится реальностью, проклятие матери вновь является перед ней как шекспировский призрак.

Она впадает в депрессию, которая вскоре перерастает в тяжелый нервный срыв. В течение многих недель она не выходит из своего номера в гостинице «Националь», не принимая посланных от Зиновьева и Троцкого. В конце концов Ленин приходит ей на помощь: он поручает ей принимать и сопровождать иностранные делегации. Анжелика выходит из своего болезненного состояния, но начинает думать о том, что в этой России для нее больше нет места.

Пока Анжелика ждет итальянцев, она знакомится с девушкой, которая станет ее лучшей подругой. Когда Джон Рид сообщает ей, что с ней хотят встретиться два известных американских анархиста, Балабанова не проявляет особого энтузиазма: у нее нет желания заводить новые знакомства. Кроме того, она не выносит крайнего критицизма анархистов, которым никогда ничего не кажется правильным. Но Рид развеивает ее предубеждения, рассказывая историю Эммы и Александра, ярых антимилитаристов, попавших в тюрьму за протест против войны и высланных из США в декабре 1919 года. У Александра Беркмана солидная революционная биография. В конце XIX века он был приговорен к двадцати двум годам тюремного заключения за покушение на крупного питтсбургского предпринимателя, который создал отряды для расправы над рабочими и жестоко подавил забастовки в своей компании. Эмма Гольдман не настоящая американка. Она, как и Анжелика, происходит из еврейской семьи. Она родилась в Литве в 1879 году, в русско-немецкой провинции Курляндии, где ее отец работал на царское правительство. До тринадцати лет она училась в Пруссии, в Кенигсберге, городе Иммануила Канта; затем вместе с родителями переехала в Петербург. Здесь ее увлек вихрь нигилизма и анархизма, и в семнадцать лет она решила стать независимой от семьи: поступила работать на фабрику. Она активно участвовала в самых радикальных группах российской столицы, а до того, как попала в Сибирь, она поехала вслед за старшей сестрой Еленой в США. Балабанова соглашается встретиться с ними.

В начале февраля оба анархиста приезжают из Петербурга в Москву. Они приходят навестить больную и измученную Анжелику. Уже при первой встрече в гостинице «Националь» между женщинами возникает сильная симпатия. Балабановой нравится сила духа Эммы, природное, а не только интеллектуальное, стремление к свободе и справедливости. Именно этот инстинкт дал ей понять, что в России не все в порядке. Гольдман видит, в каких условиях находится осажденная и изолированная страна; она уверяет, что не

будет протестовать или рассказывать миру о том, что видела и слышала: это было бы «недостойным поведением». Но разве можно терпеть, когда первая рабочая республика расправляется с честными революционерами и отправляет в тюрьмы анархистов? В ее словах столько отчаяния, что неожиданно она начинает рыдать. Анжелике тоже хочется плакать, но она старается взять себя в руки, объяснить «трагическую необходимость» революции, произошедшей в отсталой стране.

Балабанова понимает, что ее слова звучат фальшиво, что она все еще возлагает большие надежды на будущее. В конце разговора Эмма спрашивает, можно ли ей встретиться с Лениным. Обычно Анжелика с неохотой отвечает на подобную просьбу, но для этих своих гостей она делает исключение. Она пишет письмо Ульянову, вложив туда антивоенные брошюры, которые написали Гольдман и Беркман. Владимир Ильич сразу соглашается на встречу, и на следующей неделе Анжелика, Эмма и Александр являются в Кремль, где их вводят в кабинет коммунистического вождя.

Он проницательно смотрел на нас своими слегка раскосыми глазами. Обстановка, казалось, вполне соответствовала человеку, известному своей строгостью и практичностью. Все вокруг отличалось простотой. <…> Не менее удивительной была его манера радоваться всему, что он считал любопытным в себе или в своих посетителях. Особенно если ему удавалось прижать человека к стенке: тогда великий Ленин так хохотал, что все невольно начинали смеяться вместе с ним…^[466]

Ленин забросал их вопросами об американском движении. Он не понимал, почему его гости не пытаются вернуться в США и не захотели остаться там, пусть даже сидя в тюрьме; они могли бы продолжать там свою «подстрекательскую работу». Гольдман объясняет, что их главное желание – внести вклад в построение социализма. Пользуясь случаем, она обращается к председателю Народных комиссаров с просьбой. Они с мужем хотят создать союз «Друзья американской свободы» и выпускать газету. Но по выражению лица Ленина Анжелика понимает, что эта идея ему не нравится.

Беседа длится более часа, и когда они уже собираются уходить, Беркман спрашивает об анархистах, сидящих в российских тюрьмах. Большевистский вождь яростно отрицает, что арестованные сидят в тюрьмах за свои взгляды. Они, мол, «вне закона», «террористы». «Анархисты? Что за чушь! Кто вам рассказал эти сказки? У нас в тюрьмах сидят только бандиты и махновцы, а не идеологические анархисты». Эмма отвечает, что даже в капиталистической Америке анархисты делятся на две категории: преступники и философы. Балабанова понимает, что дискуссия приобретает не лучший оборот, особенно когда Эмма спрашивает «красного царя», верит ли он в свободу слова. Его ответ ставит американцев в тупик:

Свобода слова – буржуазный предрассудок, удобный пластырь для лечения социальных проблем. <…> В современных условиях России спорить о свободе означает играть на руку реакции, стремящейся разгромить Россию. Тот, кто этого не понимает, – просто бандит, и его надо держать под замком^[467].

Встреча не складывается. Ленин предлагает Гольдман и Беркману работать за границей на Коминтерн. Те отказываются: они хотят остаться в России, но им приходится попрощаться с мыслью о союзе «Друзья американской свободы». Зато перед ними ставится «прозаическая» задача: курировать некоторые здания в Петрограде, которые должны быть переоборудованы под приюты для бедных. Гольдман же мечтает о Музее революции, который создается в Зимнем дворце. Эмма знакомится с директором музея и предлагает сотрудничество. Но ее внимание по-прежнему приковано к анархистам в коммунистических тюрьмах, которые объявляют голодовку и сотнями умирают. Единственный человек, который внял ее мольбам, – Анжелика, которая тяжело переживает некоторые эпизоды, случающиеся в «стране трудящихся». Она пытается обратиться в партию, стучится в двери Ленина и Троцкого, но все ее усилия напрасны. Все отчетливее перед ней является мысль о бесполезности всякой борьбы. Проклятие матери теперь неотступно преследует ее.

В начале мая для подготовки к визиту лейбористской делегации в кабинете министра иностранных дел Чичерина проходит совещание. Присутствуют глава комитета по приему гостей Балабанова и Радек, который сразу начинает выдвигать невероятные предложения: резиденция, где остановятся англичане, должна быть роскошной, а в номерах должны стоять ликеры и вина. Анжелика пытается сказать, что в таком приеме нет необходимости, он только исказит российскую действительность. На самом деле большевики именно этого и хотят: очаровать лейбористов, поселив их в петроградском дворце Нарышкиных, экспроприированном у русской княгини и богато украшенном по этому случаю.