Я – спящая дверь
Шрифт:
Шум пирушки становился всё громче по мере приближения к деревянной темной двери наверху лестницы, где отраженным светом поблескивала медная ручка.
Первое, что увидела Бринхильдур, открыв подвальную дверь, была спина мужчины. Он стоял в прихожей, у зеркала, поправляя на шее бабочку горчично-желтого цвета. В том же зеркале она увидела и собственное отражение – как появилась в дверях, как сделала последний шаг из холодного полумрака в теплый, ярко освещенный коридор, увидела, что мужчина тоже ее заметил.
Он отпустил свою бабочку и повернулся к Бринхильдур. Ему потребовалось некоторое время,
Она отшатнулась, будто он снова нанес ей удар. Его улыбка растянулась еще шире:
– Ты уже проснулась?
Он шагнул ей навстречу:
– А я как раз собирался к тебе заглянуть…
Бринхильдур почувствовала, как у нее свело желудок, кислотный страх поднялся по пищеводу, растекся по груди, и на мгновение ей показалось, что затхлый подвальный сквозняк хочет засосать ее обратно, затянуть назад, вниз по ступеням, вырвать из сапог, раздеть в прачечной, затащить в кладовку, бросить на холодный нейлон матраса, вымазать ее волосы, лицо и тело кровью, рвотой и спермой, выключить ее сознание…
– Эй, Бидди [25] !
Из гостиной выглянула ее подруга детства, Йoханна Aндресар, или просто Хaнна с Лoкастигура, – та, что привела Бринхильдур на эту вечеринку и поручила ей обихаживать хозяина, чтобы самой остаться в покое, пока они будут наслаждаться его гостеприимством, выпивкой и сигаретами.
– Ты куда пропала?
Выбросив вперед руку с зажатым в ней полупустым стаканом красного вина и торчащей между пальцами дымящейся сигаретой, она указала на Бринхильдур и безудержно захохотала:
25
Уменьшительное от Бринхильдур.
– Что это?
Улыбка слетела с лица хозяина, он повернулся к Ханне и рявкнул:
– Ты сказала, что она, эта твоя подруга, такая веселая…
Привалившись к дверному косяку и поднеся руку со стаканом к лицу, не в силах остановиться, Ханна гоготала в тыльную сторону ладони, разгоняя хохотом табачный дым.
– Я сейчас обоссусь! Ты только посмотри на себя!
Бринхильдур глянула на себя в зеркало. От лица, о котором иногда говорили, что оно напоминало Хеди Ламарр, мало что осталось, кроме глаз. Это был последний раз, когда она видела свое отражение.
Повернувшись в дверях, Ханна прокричала, стараясь перекрыть гомон веселья:
– Идите сюда! Бидди устроила шоу!
Из гостиной донеслись радостные «Оу!», «Ау!», «Вау!» и «Воу!». Бринхильдур услышала, как задвигалась мебель, как кто-то налетел на подставку для проигрывателя, как взвизгнула игла, скользнув по «Вечеру твиста с оркестром Свaвара Гeстса», как гости вечеринки, с трудом поднимаясь на ноги, ломанулись в коридор, чтобы поглазеть на обещанное Ханной шоу.
Нет, никто не должен увидеть
– Не спускайся с ним в подвал!
Не найдя на вешалке свое пальто, Бринхильдур схватила первое попавшееся, рванула входную дверь и исчезла в темноте.
Ханна крикнула ей вслед:
– Эй, Бидди, не будь врединой, не уходи!
Мужчина с бабочкой выпрямился, поправил покосившееся на стене зеркало, разгладил на себе шерстяной в серую крапинку пуловер, подошел к входной двери и захлопнул ее.
И обратился к Ханне:
– Она чертова зануда…
Он улыбнулся, и Ханна подхватила его под предложенную ей руку.
В гостиной уже снова отплясывали твист.
Сначала Бринхильдур не могла понять, в каком месте находилась и который был час. Единственное, что она знала наверняка, так это то, что прихваченное с вешалки пальто ей мало. Рукава доходили лишь до середины предплечий, оно на ней не сходилось и было явно летним, а на улице стояла зима – дело было в декабре.
Оказавшись на безопасном расстоянии от проклятого дома, она замедлила шаг, пытаясь отыскать знакомые ориентиры и по признакам жизни определить время суток. Это был респектабельный район, застроенный двух- и четырехквартирными домами темного цвета, между которыми встречались более светлые – на одну семью. На темных стенах чуть поблескивало покрытие из дробленого исландского шпата с обсидианом, на светлых были те же материалы, но с примесью ракушечника. На большинстве окон виднелись плотно задернутые гардины, не слышалось ни играющих во дворах детей, ни дорожного шума, кроме редких отдаленных мотоциклетных раскатов, на подъездных дорожках стояли припаркованые автомобили – по всей видимости, была ночь или поздний вечер.
Зима в этом году благосклонно относилась к бомжам Рейкьявика, но в последние сутки северный ветер возвестил о своем прибытии падением температуры ниже нуля и теперь задул всерьез, вместе с ледяным дождем, который усиливался по мере того, как холодало, пока капли не превратились в безжалостно хлещущий мокрый снег.
Бринхильдур попыталась хоть как-то запахнуть на себе пальто, подвязав его поясом. Вдалеке между крышами домов, на фоне промозгло-черного неба, маячила серая каменная башня католического собора Лaндакот. Улица шла под уклон, а это означало, что она вела либо вниз к морю, либо вверх к центру города. В любом случае отсюда было легко найти дорогу к психбольнице «Клеппур» – прибежищу тех, кто больше не узнавал в себе ничего, кроме собственных глаз.
IV
Диктофонная запись, кассета Б)
(17 июня 2009 года)
Легкое дыхание ветра. Шелест листвы. Редкие всплески форели. Покрякивание исландского гоголя…
Стук стаканного донышка о столешницу. Звук вставания со стула. Шорох шагов по прибрежному гравию. Тишина. Струя жидкости ударяется о гладкую поверхность воды.
– Я мочусь в озеро!
Голос генетика звучит намеренно громко. Это не разговор с самим собой.
– Я мочусь в озеро Тингватлаватн!