Я сын батрака. Книга 1
Шрифт:
Дальше мы ехали молча, каждый погрузился в свои мысли, я думал о том, что сижу на макухе, и мне её есть не хочется, так как я живу у брата в Ипатово и у нас каждый день на столе халва, ешь, не хочу. А раньше, макуха была деликатес, её было мало и, как всегда, на всех не хватало. Тот, кто из мальчишек приходил на улицу с кусочком макухи во рту, вызывал всеобщею зависть. Во время войны было время, когда у нас из еды дома ничего не было только иногда будан или тыквенная каша. Всё это сварено на воде и ни одной жиринки. Тыквенную кашу я есть не мог, её ела вся семья, а я её вообще терпеть не мог, я лучше останусь голодным, чем есть такую гадость. Мою порцию с удовольствием съедал Гришка. Так вот ещё несколько слов о макухе, в то самое голодное время, если мне не изменяет память, то это была осень 1944 года. Обстановка в семье была крайне сложной, есть практически было нечего, на трудодни ничего не получили, так как в 1943 году нас освободили только летом и сеять было поздно, да и сеять было нечего и не чем, вот и получился голодный год. А у нас ещё и брат Андрей пришёл из госпиталя, худющий — кожа да кости. Ему надо усиленное питание, а где оно это усиленное,
Действительно, государство выделяло кое-какие продукты и они доставлялись в Ипатово, но до нашего далёкого от Ипатово хутора мало что доходило, вот и выживали, кто как мог. Помните, я писал, что мама ездила в Белоглинку, чтобы привезти хоть какие продукты. Но случай, который я хочу описать был ещё до её поездки. Как-то мама мне говорит: «Сеня, пойдём на склад, попросим хоть макухи, будем её добавлять в будан или тыквенную кашу, всё-таки с макухой они будут питательней, а то таким питанием мы Андрея на ноги не поднимем». Приходим на склад, а кладовщик говорит: «Макуха есть, но без записки председателя дать не могу, идите к нему, если он разрешит тогда ко мне». Что делать, пошли к председателю колхоза. А мама у нас такая, если что начала делать, то обязательно доведёт до конечного результата. Вот и на этот раз, приходим к председателю, он сидит в своём кабинете с деловым видом роется в бумажках. Мама сообщила, зачем мы к нему пришли, он начал рассказывать байки как колхозу трудно и прочие причины, как будто мама об этом не знает. Мама сначала деликатно молчала, как бы слушала его, потом ей все это надоело, она вспылила, нагнулась к нему через стол и тихо, но внятно сказала: «Ты кому это говоришь, мне многодетной матери, жене фронтовика, у которой муж и сын на фронте, а другой сын лежит дома и помирает. И помирает он не от ран, а от голода, а ты тыловая крыса над нами ещё издеваться вздумал, да я тебя за своих детей вот этими руками задушу», — и мама протянула руки к шее председателя. Он отпрянул и говорит: «Ты что, Поля, с ума сошла, сейчас напишу записку». Написал что-то на бумажке и подаёт её маме.
Та прочитала и говорит: «Ты что же это написал? Ивану Ласуну выписал две плиты макухи, так у него семья четыре человека, а у меня восемь, а ты и мне выписал две. Где же, я тебя спрашиваю, справедливость? Или ты думаешь, что люди не знают, чем ты тут занимаешься, да ты чихнуть здесь не успеешь, (мама употребила другое выражение, более веское, но не печатное), а на другом конце хутора все знают. Так что осторожней, меньше ешь гороха, а то, как бы не опростоволоситься». В этот день мы с мамой получили четыре плиты макухи, так что пока живём. Дома мама, молотком отбила пол-плиты, разбила её на мелкие кусочки и раздала каждому члену семьи, а остальное положила в сундук под замок. Мне достался кусочек макухи такой, по краям шершавый, а снизу и сверху гладкий, Я сначала обкусал шершавинки, а затем затолкал кусочек в рот и сосал как леденец. С макухой во рту выбежал во двор, а в это время, в Лавровском дворе мальчишки играли в войну, у них двор большой места много. Я то же к ним подключился. Что у меня макуха во рту, первым увидел Лёнька Лавров, такой маленький черноголовый мальчишка, хотя я и сам, был тогда небольшой, подбегает ко мне и говорит: «Сеня, а шо, у тыбэ в роти?» — «Макуха», — отвечаю. Он начал ко мне приставать: «Дай я пососу трошки и тоби отдам» — «Ни, — говорю, — самому мало». Но он не отставал, и мне жалко стало его, говорю ему: «Открывай рот». Он открыл, я вытащил кусочек макухи из своего рта и сунул ему в рот. Затем за игрой я забыл о своём деликатесе, и вдруг вспомнив, подбежал к Лёньке и говорю: «Где моя макуха?» Он открывает рот, я вытер указательный палец правой руки о свои штаны, как бы стерилизовал его, залез этим пальцем ему в рот, и оттуда извлёк совсем небольшой кусочек и положил себе в рот. Так что с гигиеной у нас было всё в порядке.
Под воспоминания я уснул, проснулся, когда остановилась бричка, я спросил у тата: «А почему мы остановились?» — «Поднимайся, сынок, лошадей напоим, а то они целый день без воды». Солнце уже садилось, когда мы снова тронулись в путь. Домой приехали поздно, на дворе было уже темно, во дворе нас встречала мама, когда узнала, сколько мы привезли масла и макухи, то от удивления, ойкнула. Позже за обедом она просила отца рассказать, как так получилось, что столько много привезли продукта. Но отец не любил всякие пересказы и на мамину просьбу ответил просто: «Встретил на маслобойне однополчанина, вот он честно нам и сделал». Мама, осталась, не довольна, ответом, ей хотелось подробностей, их конечно можно получить, но только ни от нашего отца. Я вот ещё что вам хотел сказать о макухе. Я уже немного написал о макухе, а теперь хочу на ней остановиться более подробно, уверяю вас, этот продукт того стоит. Казалось бы, что в ней ценного, жмых, отходы от производства. Но это не так, макуха обладает ценным продуктом — белком, а самое главное на тот период, это масло. Из подсолнуха хоть и выдавили масло, но все же там оно ещё остаётся и довольно много. Скажу без ложной скромности, что макуха спасла жизни многим хуторянам и не только им, я думаю, она тогда была основным продуктом по всему югу России. Ведь сейчас об этом все забыли, а будь моя воля, я бы ей поставил памятник, в каком либо областном центре юга России, и это было бы справедливо. Ведь поставили же памятник кошкам, в городе Санкт-Петербурге, за то, что во время блокады в Ленинграде, она спасали жизни людей, правда, сами при этом погибали. И это правильно, всем должно даваться по заслугам. В дополнение ко всему сказанному хочу ещё написать. В то время, в упрёк тогдашнему правительству, о макухе была сочинена песня, на мотив песни Утесова, помните? Сердце, тебе не хочется покоя, ну и так далее. А песня о макухе звучала так. Сердце, тебе не хочется макухи. Сердце макуха экспортный товар. Сердце, макуху возят за границу, А тут хоть с голоду сдыхай. Я не знаю, возили тогда макуху за границу или нет, но такая песня
МЕЛЬНИЦА И МЕЛЬНИК
В эти же дни, как-то вечером отец говорит: «Завтра, сынок, поедем на мельницу, надо на зиму мукой запастись, ты там будешь помогать мне, главное, когда будем взвешивать наши мешки с пшеницей, ты внимательно смотри на весы, чтобы нас весовщик-мельник не обманул. Ты теперь у нас грамотный, так что разберёшься».
Я лег спать и стал обдумывать, как это у меня получится на мельнице. Я, конечно, в весах разбирался, помогая брату Андрею на складе, взвешивал или перевешивал нужный товар, брат меня научил, как пользоваться весами. Но это на складе, там я сам себе хозяин, сколько взвесил, столько и записал в журнал, товар положил куда надо, а журнал брату в стол. Он просмотрит журнал и сразу знает, сколько какого товара у него осталось. Там в Ипатово всё было просто, а в Джалге на мельнице будет взвешивать мельник, возможно, нас обманывать будет, как я ему скажу, этому взрослому дяде, не знаю, как это у меня получится. Ведь в школе и семье нас, детей, учили, что старших надо слушаться и не возражать им, как мне переступить через этот невидимый порог? Как это у меня получится? За мыслями я не заметил, как уснул.
Проснулся я от того, что меня кто-то толкал в плечо, я ещё спросонья не открыл глаза, слышу голос отца: «Сынок, вставай, надо раньше выехать, чтобы успеть на мельницу». Вставать мне не хотелось, но раз надо значит встанем. Выехали из дома, ещё было темно, по дороге я на мешках досыпал. Ехали шагом, груз был приличный, все-таки шесть мешков пшеницы, это примерно, триста килограмм, да мы с отцом сто кг. Это уже четыреста, для пары лошадей это много что-бы бежать рысью, так что шагом. Мы хоть и выехали рано, но когда приехали на мельницу там, уже было с десяток подвод с мешками, заняли очередь и стали ждать. Я, чтобы ни терять зря время пошёл посмотреть, как идёт взвешивание. Присмотрелся и понял, что весовщик, он же и мельник, обманывает своих клиентов, на каждом взвешивании, это три-четыре мешка, килограмм на 20–30. Но делает он это так мастерски, что хозяева мешков с пшеницей этого ни замечают, тем более что большая часть из них в весах вообще не разбирается.
Я вернулся к нашей подводе и всё увиденное рассказал тату. Он меня категорически стал настраивать, что как только мельник будет взвешивать наши мешки и начнёт нас обвешивать, то я должен тут же вмешаться и его поправить. Тату легко сказать вмешаться, а как ему возразить этому взрослому дядьке, да ещё и с усами. Подошла наша очередь, мы с отцом положили четыре мешка, на весы, мельник, наши мешки взвешивал, так же как и другим, быстро манипулировал противовесом, быстро заблокировал рейку и объявил 185 кг. Я стоял возле весов и видел, что взвешивание сделано с нарушением канонов взвешивания, но как ему возразить, он такой солидный дядька, да и народу вокруг полно, как они среагируют на моё замечание. Я так был поглощён своими мыслями что, команду мельника «снимайте» не расслышал, но услышал голос отца: «Ну, шо, сынок, правильно вин взвесил, чи ни?» Я не знаю, откуда у меня взялась решительность, но я смело подошёл к мельнику и сказал: «Вы поторопились заблокировать рейку, она ещё не остановилась посреди ограничителей» — «Это что ещё за контролер, откуда ты взялся?» — с возмущением заговорил мельник. В этот миг, люди, которые стояли тут же, вдруг загудели, затем стихли и ждали, чем всё это кончится.
У меня это был первый случай, когда я вступил в спор со взрослым человеком и не знал, как среагирует на это толпа. У мельника тоже, наверное, был такой случай первый, и он тоже не знал реакции толпы, и поэтому из случившегося хотел выйти хотя бы не проигравшим, ведь ему и дальше работать с этим народом. Отец подошёл ближе к нам и говорит мельнику: «Это мой сын, и он грамотный» — «Ну, раз твой сын грамотный, то пусть он и взвешивает ваши мешки», — с нескрываемой досадой сказал мельник, сел на чьи-то мешки и демонстративно закурил. Я при помощи противовеса выровнял рейку, она остановилась посредине ограничителей, затем её зафиксировал, весы показывали груз 217 кг. Я повернулся к мельнику и говорю ему: «Посмотрите, правильно ли я взвесил?» Он, не глядя на весы, сказал: «Правильно, — затем добавил, — и вес запиши в тетрадь, которая лежит на табурете, а я пока покурю», — бравировал он и при этом посмотрел на окружающих, чтобы узнать их реакцию на его слова.
Но люди стояли и молча смотрели, как я взвешиваю. Затем я взвесил и оставшихся два мешка, там вес был 110 кг. Всё сложил и получилось 327 кг. Всё это я записал в тетрадь. Затем мы с отцом начали перетаскивать мешки в здание мельницы, слышу, мельник говорит: «Ну, раз помощник ушёл, придётся самому приниматься за работу». И под общий гул присутствующих приступил к взвешиванию. По моему мнению, из создавшегося положения он вышел достойно, это и потом сказалось, когда он нам отпускал муку. Несмотря на наши трения, он был весел, шутил и разговаривал с моим отцом. Не знаю, правильно или нет, но мы получили четыре с половиной мешка муки и мешок отрубей, отец был доволен, говорит: «Это больше, чем в прошлом году. Вот что значит, сынок, грамота, учись, сынок, и дальше, в жизни тебе это сильно поможет». Мы уже собрались уезжать, как вдруг подходит один мужчина и говорит отцу: «Слушай, Кондрат, пусть твой сын посмотрит за взвешиванием моих мешков, уж больно он у тебя толковый парень». Тато немного подумал, затем говорит: «Нет, хватит мы и так много шума наделали, как бы это нам это боком не вышло. Ты уж там сам как-нибудь разберись». Затем отец тронул лошадей, и мы поехали домой.
Домой приехали затемно, мама ждала нас на улице у ворот, увидев, сколько мы привезли муки, сказала: «Ну, слава Богу, теперь с мукой зиму проживем, пол- мешка Сене дадим в Ипатово, а остальное дома будет». Разгрузили мешки с мукой, Иван погнал лошадей в конюшню, а мы с тато, сели ужинать. Отец маме немного рассказал о том, как я помогал взвешивать мешки с зерном, хвалил меня, я сижу довольный. А почему мне не быть довольным? Горячий борщ, который я ем с хлебом, да ещё меня и хвалят, хорошо. Правда скоро в Ипатово в школу, это меня немного расстраивает.