Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Два джентльмена на шахматном базаре. Его леность и даже то, что шахматная судьба у него складывалась не легко и не просто.
Так вот, на том первенстве СССР я покупал билеты и лично присутствовал на двух турах. В самом начале, когда Спасский встречался с Карповым, и под конец, на партии Спасского с Корчным.
У Карпова какой-то противоестественный личный счет встреч со Спасским. Не надо спрашивать, как я к нему отношусь.
В тот день я занял кресло едва ли не последнего, дополнительного ряда. Прямо передо мной громогласно
Казалось, что он сочувствует младшему. Во всяком случае, его комментарии и прогнозы становились все менее утешительными для Бориса Васильевича. Тогда…
Я внимательно «сфотографировал» склоненных над доской соперников и эту «карточку» держал в напряженном уме.
Затем удобно положил руки на спинку Суэтинского кресла, лег на них лбом и стал интенсивно внедряться. Сначала я (мысленно все-таки. И вообще, если кто-то мне не верит — одним большим грехом меньше) залез в мозги Спасскому.
Не уверен, что он вспомнит, как что-то (кто-то) пощекотало его мозг в районе 22-го хода. Но я быстро сообразил, что здесь я могу только навредить, и тут же вылез.
Теперь я залез под черепную коробку Анатолию Евгеньевичу.
Не знаю, что я собирался или надеялся там увидеть, но был изумлен!
Из лобных долей (кажется, это так называется), из всего фронта мозгов туда, в сторону доски, бил огневой фонтан. Ослепительный, для моих плотно закрытых глаз. Лавина огня, направленная под углом 35 градусов сверху вниз. Но лавина не цельная. Тысячи, миллионы форсунок, газовых горелок полыхали на полную мощность.
— Фью-ю, — присвистнул я.
Задача была ясна. Не ясно, как было ее реализовать. Сначала я (напоминаю — мысленно) подтащил брезент. У военных спер. Толстенный, мокрый брезент. С четырех сторон (мысленно) набросил его на эти лобные доли. Не помогло.
Брезент в то же мгновенье насквозь продуло напором напряженной карповской мысли.
Тогда я подкатил сразу несколько пожарных машин. Сначала водой, сразу из нескольких брандспойтов. Бесполезно. Вода закипала и испарялась, не долетая до фронта огня, отступая от него, уже у самых стволов, а потом внутри стволов.
Тогда я из широченных шлангов стал подавать противопожарную пену. Пену раздувало, разносило, она не заслоняла потока огня. Но и я не сдавался.
Больше, больше, мне не жалко, я тоже вошел в охотничий азарт.
Поражение Спасского стало бы и моим личным поражением.
Больше шлангов, гуще пена.
И вот уже обгорелые, коричневые до черноты ошметки пены погребальным снегом закружили над карповским мозгом.
— Давай, давай, пошевеливай давай, — накачивал я.
Частичный успех, потемнение пламени, придал мне силы.
Жар карповского
Подъехало еще несколько свежих пожарных машин. Надо было потратить усилие, чтобы машины не столкнулись, разъехались и поток пены не прекращался, не убывал. Огонь темнел.
Местами в этом огнепаде стали образовываться провалы. Нет огня (но и никакого дыма, как в случаях реальных пожаров). Потом в этом месте снова вспыхнет факел, но уже нет той мощи, я направляю именно в это зияние интенсивную струю пены…
Черные струпья, огонь темнеет и отступает…
Когда я поднял голову и посмотрел на часы, оказалось, я играл в эту игру — тушил пожар мышления, около двух часов.
На сцене было почти пусто. 7 ур кончился. Карпов надолго задумался над ходом, который собирался записать.
Знакомый мастер из МГУ сказал:
— В почти безнадежном положении Спасский что-то удачно пожертвовал и, кажется, выкрутится.
На следующий день я прочитал комментарий играющего остроумца Таля, что Карпов играл много лучше, а теперь, с лишним-то материалом, скорее всего выиграет.
В день доигрывания, практически без доигрывания — ничья.
Комментаторы разобрались и говорили, что миролюбивый, некровожадный Борис Васильевич просто не смог перестроиться. По ходу партии у него было так плохо, что ничья стала мечтой, на которую он и согласился в отложенной позиции, где у него были реальнейшие шансы на победу.
Промелькнуло замечание Карпова, что на него с середины партии нашла какая-то слепота, затмение мозга, было ощущение, что кто-то реально мешает ему думать.
Ну да! Я и мешал.
Второй раз я пришел под конец турнира, когда Спасский играл с Корчным. В этом же туре — обалдеть можно — Таль играл с Петросяном.
Ну, историки, вспомнили, что за первенство?
Сначала весь зал с напряжением следил именно за партией экс-чемпионов мира, которые к тому времени едва здоровались между собой. Долго они играли каждый на своей половине доски. Скажем, Петросян только на королевском фланге, в то время как Таль исключительно на ферзевом. Рокировали в разные стороны. Очень острая партия вышла.
Петросян опережал и должен был победить. Наконец Таль остановил часы и, не пожав протянутую руку, ушел. Многие зрители ушли за Талем.
Оставшиеся переключились на партию Спасский — Корчной.
Позиция неясная. Сразу много фигур под боем. Масса возможностей. Публика считает, что у Корчного этих возможностей больше. Настолько больше, что Борису Васильевичу пора сдаваться. Глубокий цейтнот.
Я, как заведено, полез в башку к Виктору Львовичу.
И снова был поражен. Теперь-то я определенно собирался увидеть фонтаны огня, уже и пожарки для срочности мысленно подогнал. Вот тебе (все же Корчному?) и на… Никаких фонтанов и форсунок.