Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Так и вино. Кому за что, за поделки зэковские, а кому его баба с воли за так, за любовь принесла…
Да хоть в грелке, это самое частое, удобно, емкость большая и не видная. А кому в шлангах, хитер народ, прямо вокруг тела.
А иным, у кого деньги водятся, такие тут тоже есть, ты увидишь, иногда прямо водку… прямо в бутылках даже, да я не люблю. И ты не пей, Валера. Особенно самогон. Его же не разберешь из чего гонят. А так все есть. Будь только нужным человеком, и тебе сделают, прямо в секцию принесут…
За что сижу? Ну ты, Валера, и
Не за болтовню, у меня двадцать пять, по 10-му пункту так много не дают, нет, меня спасибо, что с вышки сняли, я, знаешь, вспоминать не хочу: под вышкой чуть не год отсидел, нет, Валера, давай лучше о вине снова поговорим…
Как к советской власти отношусь? Ну ты, Валера, даешь вопросы задавать… За такие вопросы, если бы ты не малец, то могут и по башке дать, ты осторожнее с вопросами. Сейчас, конечно, не такие порядки и политические сами сидят, без блатарей, но знаешь, раньше кто, например, много вопросов задает, тому иногда башку отшибали. Ты молодой, на тебя не подумают, молодой — из любопытства, но все же с выбором вопросы задавай, осторожно. Вопросы, допросы… Тем более сами болтают, только сиди и слушай. Их мучили, чтобы они говорили, а тут за так, свободно — не останавливай, что хочешь и чего не надо полные уши наговорят, только подставляй. Но и верить нельзя…
Тебя ведь Валера зовут? Ну да, я запомнил. Тут послушаешь, они никто ни в чем не виноваты. Ха.
Изменники Родины и враги народа, предатели-сволота, а вроде всех зазря. Кого зазря, а другого по ошибке. Я, мол, не я, лошадь не моя, моя хата с краю. Некоторые и впрямь с виду не поймешь — как нормальные. Ты, Валера, не верь.
Не всем здесь верить можно. Много всякой нечисти — одно слово, враги народа, фашистская нечисть поганая. Я воевал, они не только стране, они лично мне по гроб жизни были и есть враги…
У тебя-то самого какая статья? Я так и думал, что пропаганда, сейчас по ней идут.
Какая, однако, от тебя может быть опасность этому государству, ума не приложу… Чего ты там, такой пацан, кому напропагандиро-вал… Снять бы штаны… А чего по лагерям сажать. Небось, за анекдоты.
Партию пытался сделать? Ну это ты зря. Еще одной не надо. Революцию? Опять, что ли? Ну ты, Валера, даешь, а я тебя за умного держал…
Нет, Валера, я тебе про советскую власть не скажу, а вместо послушай вот что.
Я ведь артиллерист. И, когда сел еще, вместе с блатными сидели, теперь чего не сидеть — курорт, потом к нам же стали немцев пленных нагонять. А они тоже битые, шмаленые, если языка не считать, не такие плохие ребята оказались, хотя, конечно, фашисты и есть.
И знаешь, тут, как всегда, стали своих считать, разыскивать. Ну вот, например, ты — сапер, ты среди немцев своих среди саперов ищешь. Ну, как коллега, а я для примера — артиллеристов. И нашел. Немало. Но не поверишь, среди них был капитан, артиллерист — капитан, Шерфлер фамилия, а звать совсем смешно, как из анекдота — Фриц. Да-а, Фриц Шерфлер.
Честное слово, чудная жизнь: жена родная ушла, зато нашелся Фриц, в которого мои пушки полвойны в упор стреляли. Чуть не год этот самый Фриц был моим личным противником… Это там, ну, короче, в районе Ленинграда в артперестрелке. Нет, ты понял? Вот жизнь, Валера…
Мне в оперотделе его фотографию показывали. У них была. От пленных. У нас с ним как артдуэль… Заочная, можно сказать, огненная дружба. Ха! А что? Он тоже неплохой артиллерист был. Признаю. И уважаю. А вот и познакомиться довелось.
Ничего тоже оказался парень, помоложе меня, повыше, ну, сам понимаешь, немец. Короче — Фриц. Ха!
Стали мы с ним дружить. Ну, это не дружба, они между собой держатся, но у каждого завелись и среди наших приятели, у моего Фрица как раз — я. Я же его и языку нашему учу, он всего несколько слов до того знал. Он меня немецкому… Я правда и сам с детства, от родителей, довольно хорошо понимаю и говорить могу.
Так живем-вспоминаем, на кухне-китайке вместе картошку жарим, друг друга угощаем…
Так ты спрашиваешь, как я к советской власти отношусь? Теперь вот слушай дальше. Через некоторое время для дружеских связей, к примеру, стали пленных обратно немцам отдавать. Почти всех отдали, ты здесь никого и не найдешь больше. Из пленных. Только бельгийцев осталось два или три. Потому что кто-то когда-то сказал, что бельгийцев у нас в плену нету. А на нет и суда нет. Но парочка бельгийцев ходят. Они уже всем говорят, что лучше бы они немцами были, давно бы уже дома деток новых заделывали…
А немцев всех скопом угоняли одним этапом. Потом, правда, ходила параша, что там, за вахтой, их все же распределили и большинство поехали к себе в Германию, а каких-то особых, может эсэсовцев, немного совсем, отдельно другим этапом повезли. Не думаю, чтоб расстреляли, те остальные-то домой приедут, поименно назовут всех. Может, со всех лагерей в одно место досиживать…
Но я о моем Фрице. Так вот весь лагерь пришел провожать. И никакой злобы не было. Вроде, всю войну друг в друга целились, а вот расставались и даже чуть не плакали некоторые. Я тоже провожал. Поручкались с Шерфлером. Я ему пожелал и семье его — ничего плохого. Он мне мундштук, финку и зажигалку подарил. Сам сделал. Специально для меня. Очень мастерски. Только я не курю. Плакать мы не стали, даже как бы не обнялись, но руки друг другу трясли.
Пошли они. Знаешь, человек сто. Может, вру, ну семьдесят. Их не строем, толпой выпускали… Не по шеренгам, это потом запомнилось, долго об этом вспоминали. Первый раз видели — за зону и без колонн. Уже первые вышли, провожающие стали расходиться, а тут мой Фриц, я тебе говорил, он довольно высокий, из ихней толпы выторч-нул и как заорет:
— Фридман, Фридман.
А я уже домой, в смысле в барак, повернулся идти.
— Чего? — говорю. Отвечаю Фрицу. А он как в последний раз заорет прямо по-русски: