Яков. Воспоминания
Шрифт:
Я последовал за поляком. В экипаже он протянул мне повязку и попросил завязать глаза. Я попытался спорить, но мой провожатый был непреклонен. Экая, право, мелодрама! Раздраженно бросив трость на пол экипажа, я выполнил его требование и постарался откинуться как можно дальше, чтобы меня не было видно. Экипаж тронулся. Я пытался по звукам определить, куда мы едем, но быстро запутался. Одно я мог сказать точно: Затонск мы не покидали. Наконец, мы прибыли на место, и мой провожатый помог мне развязать глаза. Первое, что я увидел, когда глаза
— Так это ж гостиница! — изумленно сказал я поляку.
— Конечно, — ответил он. — Тот, кто Вас ждет, снимает здесь номер люкс.
— А что ж Вы возили меня целый час с завязанными глазами? — спросил я.
— Так приказал наш господин, — ответил он мне.
Что ж, у господина и спрошу, прямо сейчас. И, сопровождаемый моим проводником, я вошел в гостиницу.
— Слушаю Вас, господин Штольман, — приветствовал меня пан Гроховский, когда я вошел в номер.
— Жолнежа своего отпустите, — сказал я.
— Пожалуйте Ваш револьвер, — ответил Гроховский.
Я достал револьвер и передал его сопровождающему меня поляку. Тот протянул руку и за тростью. Ишь, какой догадливый! Сделав вид, что не понял, что он видит в трости оружие, я всучил ему и шляпу. Он поколебался мгновение, не желая, видимо, чтобы я видел в нем лакея, но шляпу взял.
— А что за комедия с этой повязкой? — спросил я Гроховского, когда мы остались вдвоем.
— Вот видите, Вы удивились, — протянул Гроховский с довольной улыбкой. — Вы ехали, волновались, считали повороты, прислушивались ко всем звукам. А я вот! Вот он, здесь перед Вами! Смешно?
Психолог, однако, у нас пан Гроховский. Что ж, пусть остается при мнении, что ему удалось заставить меня заволноваться при помощи этой повязки. Не буду же я ему признаваться, что сбился со счету на третьем повороте и всю дорогу боролся не столько с волнением, сколько с желанием заснуть под мерную поступь лошади.
— Смешнее будет, если я Вас просто арестую, — сказал я ему.
— А за что? — искренне изумился пан. — У Вас на меня решительно ничего нет. Вот я здесь живу в гостинице, под своим именем.
— Как же Вас пропустили? — поинтересовался я.
— Ваши шавки? — поднял брови Гроховский. — Так они ищут поляков. А у меня французский паспорт, настоящий. Один человек из французского посольства посодействовал. Тоже, знаете ли, так проигрался…
— Хватит, пан Гроховский, — резко оборвал я его. — Где госпожа Нежинская и госпожа Миронова?
— Не с того начинаете, господин Штольман! — не менее резко ответил шулер. — Где мои деньги?
Это было неожиданно настолько, что я даже растерялся.
— Вы все сполна получили, — ответил я ему.
— Ничего я не получил, — сказал он.
— Госпожа Нежинская Вам все отдала, — напомнил я ему.
— Мой человек получил деньги, — подтвердил Гроховский, — а на следующий день его убили.
— Вы что хотите сказать? — спросил я, не в силах поверить услышанному.
— Я хочу сказать, — пояснил Гроховский, — потом Вы придумали финт с этой мадам, деньги как бы отдали, а потом что? Потом пшик!
— Что за чушь? — возмутился я. — Деньги были переданы Вашему человеку. Что с ним случилось потом, вот это не наша забота!
— Вот вам, господин полицейский! — злобно заявил Гроховский, показывая мне известную фигуру из пальцев. — Я думал, что я играю с приличным человеком. Вы проиграли, Вы обязаны расплатиться. Если этого не произойдет, то Вы не увидите мадам. Их или закопают живьем, или утопят в болоте. И никто не сможет это связать со мной!
— Вы обвиняете Нежинскую, меня, — попытался я хоть как-то договориться. — Но при чем здесь госпожа Миронова?
— Деньги, господин Штольман, — ответил пан Гроховский. — Несите, несите. Срок до завтра.
И он покинул комнату, оставив меня в полной растерянности. Я действительно совершенно не понимал, что происходит. Нина заверила меня, что передала деньги посланцу Гроховского, да пан и сам только что подтвердил, что она это сделала. И я пребывал в уверенности, что мой долг полностью уплачен. Более того, я все-таки выплатил его, уже Нежинской. И претензии, предъявляемые мне Гроховским, были более чем непонятны.
Однако сейчас не время разбираться в этом. Несмотря на внешнюю свою безобидность, пан Гроховский вовсе не зря считался одним из самых крупных авторитетов среди Варшавского преступного мира. Он был непримиримо жесток к тем, кого считал своими врагами. И следовало в первую очередь обеспечить безопасность женщин, а все остальное могло подождать. Вот только обеспечить эту безопасность можно было единственным способом — отдав деньги. А такую сумму мне взять было неоткуда. Нина, с ее связями при дворе, могла ее достать. А я? К кому я могу обратиться? Собственно говоря, во всем Затонске был единственный человек, обладавший капиталом, позволяющим выплатить подобную сумму. Вот только захочет ли он помочь мне? Впрочем, захочет, я уговорю его. Если понадобится, буду умолять. В конце концов, я спасаю сейчас не свою жизнь, а жизнь двух женщин. И с обеими он знаком, тесно общался. Так что, думаю, он согласиться помочь.
И я немедленно отправился в резиденцию князя Разумовского.
Князя я нашел на террасе, любующегося садом.
— Но я уже один раз заплатил этот долг! — изумился он, выслушав мою просьбу.
Я похолодел. Никогда я не спрашивал у Нины, где и как она достала для меня деньги. А ведь если бы она сказала мне тогда, я бы предпочел застрелиться, пожалуй.
— Яков Платоныч, а Вы что, не знали об этом? — спросил Разумовский, увидев выражение моего лица. — Ко мне пришла Нина и сказала, что ей нужны деньги, много. И я изыскал для нее эти средства.