Яков. Воспоминания
Шрифт:
Что же касается личных отношений наших… Что ж, свое мнение обо мне Анна Викторовна высказала довольно недвусмысленно. И, зная ее, можно смело утверждать, что все знаки внимания с ее стороны мне просто почудились от горячего желания их увидеть. Какие могут быть знаки, если она считает меня продажным?
Ну, а со своими чувствами я справлюсь, разумеется. Чай, не юнец безусый. Это Коробейников у нас личность романтическая, а я — логик и вполне способен подчинять собственные эмоции. И не было еще в моей жизни ситуации, в которой я бы навязывал даме свое внимание, а тем более — чувства. Я не стану ничего ей доказывать,
Расставив, таким образом, все по местам, я был очень доволен собой. И в самом деле, какая замечательная вышла схема: Анна Викторовна получает свои расследования и мое в них полное содействие, а я — покой и возможность контролировать ее действия, оберегая и охраняя при этом. Все должны быть довольны, не так ли?
Вот в таком состоянии удовлетворенности от собственных принятых решений я пребывал, когда посыльный принес записку от госпожи Нежинской. Нина просила меня зайти к ней в номер сегодня для очень важного разговора.
После той мимолетной встречи в парке я не виделся с Ниной Аркадьевной и, право, не стремился к встречам с нею. Моя попытка отвлечь ее внимание от господина Брауна с треском провалилась, а более у меня не было причин с ней встречаться. Обсуждать то, что я узнал от Гроховского, я не хотел. Во-первых, мне, как и любому на моем месте, было неприятно вспоминать, как глупо я позволил себя обмануть. А во-вторых, дело было прошлое и законченное. Выводы я сделал, опыт жизненный получил. Так что и обсуждать здесь, с моей точки зрения, было совершенно нечего.
Но Нина в своей записке писала, что хочет рассказать мне что-то чрезвычайно для меня важное. Вполне возможно, ее пути все-таки разошлись с путями Разумовского, и она хочет рассказать мне то, о чем я много раз ее просил. Так что стоит, право, сходить и поговорить. Вполне возможно, этот разговор и вправду очень важен.
Был уже совсем вечер, когда я постучал в номер, в котором проживала госпожа Нежинская. Нина, одетая в легкое домашнее платье, открыла мне сразу, как услышала мой голос.
— Прости, если я отвлекла тебя от дел, — сказала она очень серьезно. — Ты мне нужен.
— Зачем? — холодно поинтересовался я.
— Хочешь признаний? — со вздохом спросила Нина. — Хорошо.
— Неужели будет чистосердечное? — спросил я, усмехаясь.
— Ты можешь мне не верить в той истории с долгом… — сказала она.
— А что, — гневно перебил я ее, — можно поверить во что-то другое, или ты удивишь меня?
— Уже удивила, — ответила Нина Аркадьевна, — саму себя!
— Боюсь даже предположить! — покачал я головой.
Что она еще придумала? Что за интриги вновь плетет эта женщина, и чего она от меня хочет?
— Твоя Анна! — произнесла Нежинская, и я почувствовал, как весь обращаюсь в слух.
Сейчас она снова станет мне угрожать, как когда-то? Ну так мы еще посмотрим, кто угрожает лучше!
— Почему-то она не уехала в Петербург, — продолжила Нина с улыбкой.
Я вспомнил слова, сказанные мне Анной Викторовной: «Вы же меня сами просили остаться, да еще и выбрали такой экстравагантный способ для этого!». Тогда я не понял, что она имеет в виду, и это породило непонимание между нами, приведшее
— Так это ты? — выдохнул я изумленно.
Нина смотрела на меня глазами полными слез, и на лице ее то возникала, то снова исчезала полная беспомощной нежности улыбка. Великая актриса, я никогда в этом не сомневался. Ну, по крайней мере, с тех пор, как научился не верить ее игре.
— Что ты ей сказала? — спросил я резко.
Ни на минуту не сомневался я, что она уговорила Анну Викторовну остаться в Затонске, чтобы было проще меня контролировать, угрожая ей. И не рассказала мне ничего, придержав эту информацию на всякий случай. И вот случай настал. Нина понимала, что после того, как я узнал о ее роли в деле с Гроховским, я вряд ли захочу с ней общаться иначе, как по долгу службы. И решила выдать наконец свой секрет, чтобы вызвать теплые чувства к себе. Вот и теперь она стоит передо мной, не утирая слез, само воплощение женственности.
— Я не знаю, когда ты решишься быть с ней, — сквозь слезы произнесла Нина, — но когда-то это обязательно произойдет… Не пугайся, — быстро сказала она, заметив мое нетерпение, — я с ней не была столь прямолинейна. Просто ты был в таком состоянии! — продолжала Нина, нежно прикасаясь к лацканам моего сюртука. — Ты мог броситься под пули. А при твоей службе со всем очень легко покончить.
Я взял ее руку, еще не понимая, что правильнее будет — отодвинуть ее или поцеловать. Я не мог понять, чего Нина добивается. Ну, если отбросить самое очевидное. Но для самого очевидного интрига крупновата, уж извините. Это так, приятное дополнение. Ей что-то очень сильно нужно от меня, если она пошла на такое уничижение.
— Прости, я должен был это понять, — подыграл я ей, в надежде выиграть немного времени, а возможно, и сведений.
— Она тебя ждет, — сказала Нина Аркадьевна убежденно.
Вот оно! Наша с Анной размолвка в парке не ускользнула от глаз Разумовского, они ведь находились от нас в каких-то ста метрах. Но чтобы контролировать меня при помощи Анны Викторовны, мало того, чтобы она была в Затонске. Нужно еще, чтобы я был в ней заинтересован. И вот госпожа Нежинская подбрасывает мне пару интересных фактов и надежду на взаимность заодно.
— А ты слишком любишь свободу, — продолжила Нина, глядя мне в глаза. — Видишь? Я лучше всех тебя понимаю.
Что ж, пусть госпожа фрейлина останется в уверенности, что ей, как и всегда, удалась ее манипуляция.
— Ты всегда меня понимала, — ответил я Нине с улыбкой и нежно привлек ее к себе.
Пробуждение мое было отвратительным. Сперва, еще не открыв глаз, я почувствовал, что нахожусь явно не дома. Но уже в следующую секунду запоздавшая память тоже пробудилась и с готовностью преподнесла мне подробности вчерашнего вечера и всего, что за ним последовало. Так что стало понятно, где я нахожусь, и почему именно. А также стало несомненно, что сейчас мне вновь предстоит притворство, от которого я и вчера успел утомиться. Осторожно повернувшись и обнаружив, что в постели я уже один, я сел и потер лицо, пытаясь проснуться. Мало того, что я сам себе отвратителен, так к тому же я еще и не выспался.