Яков. Воспоминания
Шрифт:
Анна Викторовна смотрела на меня широко распахнутыми в изумлении глазами и молчала. Но почему-то от ее взгляда мне стало легче и проще. Она ведь всегда меня понимала, что бы я ни говорил ей. Может быть, и теперь она поймет то, что так трудно и путано я пытаюсь ей сказать.
— Ни на мгновение я не сомневаюсь, что… — сказал я, не отрывая взгляда от ее глаз. — Вы слышите меня?
Она кивнула молча, не отводя взгляда.
— Что моя жизнь без Вас была бы иной! — произнес я, так и не решившись вымолвить ТОГО слова.
— Иной? — тихо
— Она была бы пуста, — выдохнул я истину.
Мы стояли и смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз. Здесь, посреди двора полицейского участка это было все, что мы могли позволить себе. Я чувствовал, как стало свободнее на душе. И больше не было страшно. Голубые глаза напротив меня ласкали теплом, нежностью и любовью. И обещанием огромного, просто-таки безграничного счастья.
А потом мы вдруг смутились, оба одновременно. И скомкано попрощались. Я не стал удерживать ее. Я и сам хотел сейчас побыть один и обдумать, прочувствовать все, что случилось.
У нас еще будет время все обсудить. Море, океан времени. Вся жизнь.
====== Двадцать первая новелла. Шальная пуля. ======
На следующий день я проснулся в самом радужном настроении, хоть и проспал безбожно. Но сны, посетившие меня этой ночью, грех было прерывать, право. Я чувствовал себя будто обновленным, помолодевшим на двадцать лет. Приводя себя в порядок и завтракая, я все время ловил себя на том, что улыбаюсь абсолютно бессознательно. В голове бродили самые что ни на есть романтические мечтания, а практическая моя натура требовала их немедленного осуществления. Посмеиваясь над самим собой, я призвал натуру к порядку, объяснив ей, что мечты мечтами, а на работу мы все равно пойдем. И так уже время несусветное.
Едва я вошел в управление, как столкнулся с Коробейниковым, который рассказал мне, что на Монастырской улице был обнаружен труп с пулевым ранением. Нет нам ни дня покоя, право. Даже чаю не попить. Погрузившись в экипаж, мы выехали на Монастырскую.
Труп мужчины лежал под кустом чуть в стороне от дорожки, и по крови, едва начавшей запекаться, было видно, что убит он совсем недавно. Место было весьма оживленное в это время суток, Ярморочная площадь в двух шагах. Странное место для убийства, ничего не скажешь.
— Неужели средь бела дня стреляли? — высказал наше общее недоумение Коробейников.
— Опросите прохожих, соседей, — велел я ему и городовым. — Кто-то же должен был увидеть убийцу.
— Ваше Высокоблагородие, — сказал Евграшин, — так известно ж, кто убивец.
— Как известно? — удивился я.
— Так это ж отставной подпоручик Замятин, — пояснил городовой. — Он у себя во дворе по бутылкам стреляет. И сегодня стрелял.
— Палит каждый день! — подтвердили из толпы зевак, по обыкновению окружавшей место преступления. — Всех соседей замучил! Управы на него нет, сколько уж жаловались!
— Где
— Там его дом, — показал Евграшин.
— Вполне могла быть шальная пуля этого стрелка, — задумчиво сказал я и велел Евграшину: — Давайте-ка его сюда!
— Дозвольте, я! — вызвался Коробейников.
— Вы телом займитесь, — велел я помощнику.
— Яков Платоныч, — окликнул меня сзади знакомый мужской голос, — мое почтение.
Я обернулся и увидел подходящего ко мне Петра Миронова.
— День добрый, — ответил я, недоумевая, что он забыл на месте преступления. — А Вы…
— Так это ведь я его обнаружил, — поведал Петр Иванович расстроенно. — Иду, смотрю — лежит.
— Когда? — уточнил я. — В котором часу?
— Ну, уж с полчаса тому как, — ответил Миронов, — не меньше.
Беседуя с Петром Ивановичем, я наблюдал, как городовые перекладывают на подводу тело погибшего. Внезапно труп, потревоженный, видимо, их бесцеремонными движениями, застонал и произнес:
— Помогите!
— Яков Платоныч! — воскликнул Коробейников. — Он живой еще!
— Как живой? — я наклонился над телом и коснулся шеи над артерией. Пульс бился, часто и слабо, но довольно уверенно.
— В больницу его везите, — велел я Антону Андреичу. — Проследите там и постарайтесь опросить сразу.
Городовой на козлах хлестнул лошадь, и подвода двинулась со всей возможной для нее скоростью. Я посмотрел ей вслед. Довезут ли? Тряска-то немилосердная, чай не экипаж.
— Очень странно, однако, — сказал Петр Миронов, по-прежнему стоящий рядом со мной. — Я ведь собственноручно пробовал пульс.
— Всякий может ошибиться, — утешил я его. — Я тоже сразу не понял.
— Яков Платоныч, — сказал Петр Иванович, отводя меня в сторону. — Можно Вас на минуточку?
Я пошел за ним с некоторым удивлением. Что еще натворил этот стареющий авантюрист, что ему явно потребовалась моя помощь?
— Яков Платоныч, — обратился ко мне Миронов, когда мы отошли достаточно, чтобы не быть услышанными, — есть ли новости по делу Татьяны Молчановой?
— А Вы почему интересуетесь? — спросил я с некоторым подозрением.
— Так знакомые интересуются, — ответил Петр Иванович, явно не торопясь называть имена этих самых знакомых.
Да мне они, в общем-то и без надобности. Все равно сказать по этому делу мне нечего.
— Пока нет, — ответил я ему. — Ее не нашли. Ни слуху, ни духу. В пору Анну Викторовну подключать.
— Анне Викторовне сейчас совсем не до расследований, — со вздохом ответил мне Петр Иванович.
Я немедленно почувствовал тревогу. Не до расследований? Анне? Что могло произойти, ведь вчера она была в полном порядке. Или напряжение последних дней сказалось, и Анна Викторовна заболела?
— А что случилось? — спросил я Петра Миронова, старательно скрывая охватившее меня беспокойство.