Яков. Воспоминания

Антонова Лада

— Антон Андреич, — сказал я Коробейникову, — Вы поезжайте в монастырь, проверьте показания келаря.

Мой помощник кивнул и быстро вышел.

— Да, по поводу Элис Лоуренс, — сказал я Трегубову, когда мы остались с ним вдвоем. — Я хотел попросить у вас санкции на обыск в доме князя.

— Но вы уже осматривали комнату сбежавшей, — не понял меня полицмейстер.

— Я хотел бы обыскать весь дом, — ответил я ему.

— Зачем это? — изумился Николай Васильевич.

— Есть подозрение, что сам князь замешан в исчезновении этой девушки, —

пояснил я ему. — Не исключено, что ее просто перепрятали в какое-то другое место. В тайное место в этом доме.

— Эко вас повело! — сказал Трегубов, и я понял, что сейчас он мне откажет. — Яков Платоныч, романы читаете?

— Напротив, — попробовал я еще раз его убедить. — Читал дело о задержании полковника Лоуренса здесь в Затонске десять лет назад. И князь был замешан. Его тогда подозревали.

— Да что Вы! — наклонился ко мне полицмейстер, приглушив голос. — Это дело секретное. Князь проходит свидетелем, и все тут! И не надо упоминать его имя всуе!

— Элис тогда была шифровальщицей полковника Лоуренса, — продолжил я пытаться, хоть и без всякой надежды на успех. — И через столько лет князь забрал ее к себе в дом, спрятал, а теперь, я думаю, он хочет сделать так, чтобы никто никогда не узнал.

— Молчать! — шепотом заорал на меня Трегубов. — Молчать! Молчать, и все тут, я Вам приказываю! Что Вы себе там надумали, что Вы накрутили все? — возмущенно продолжил он уже в полный голос. — Давайте-ка лучше разберитесь с этими вашими математиками! И так Петербургские газеты пишут, что в Затонске погиб светило Российской науки. Мне уже из департамента полиции запросы по телеграфу шлют!

Он уже направился к двери, но тут же снова повернулся ко мне.

— Яков Платоныч, я прошу Вас, выкиньте эту чушь из головы! — сказал полицмейстер предельно взволнованно. — Забудьте, забудьте это!

Он ушел, а я с досадой покачал головой. Князь вне подозрений, и все тут. Без доказательств, железных и неубиваемых, никто мне не позволит даже прикоснуться к нему. А я не могу добыть доказательства именно потому, что Разумовского обороняет его статус. Заколдованный круг получается, или, вернее, колесо для белки. И белка эта — я.

Но я все равно найду их, эти доказательства. И Элис Лоуренс найду тоже. А пока что нужно еще раз осмотреть место преступления. Вчера в темноте мы так и не нашли орудие убийства.

Мы уже битый час пытались разыскать что-либо в зарослях крапивы на месте преступления, когда я, оглянувшись, увидел Анну, наблюдающую за нами с балюстрады.

— Анна Викторовна! — обратился я к ней, подходя ближе. — Ну я же просил вас не выходить из дома!

— Ну, я же подумала, что мне уже ничего не грозит! — улыбнулась она мне. — К тому же, мне послание было. И, кажется, не я причина всех этих преступлений.

— А что же? — поинтересовался я.

— Что-то гораздо более приземленное, — ответила она.

Видно было, что Анну Викторовну чрезвычайно радует возможность того, что убийства произошли не из-за нее. Это я мог понять. Вот чего я совершенно

понять не мог, так это ее беспечности. Потому что, какова бы ни была причина, убийца все еще на свободе. И вполне может захотеть ее убить просто для того, чтобы утвердить нас в версии о формуле. Ну неужели Анна не понимает, что я не могу работать спокойно, зная, что она пренебрегает своей безопасностью?

— Яков Платоныч, — отвлек меня от разговора Евграшин, протягивающий мне горлышко разбитой бутылки зеленого стекла. Точно такой же, как и раньше. Убийца придерживается сценария.

— Яков Платоныч, я не буду вам мешать, — сказала Анна Викторовна, видя, что я занят. — Но имейте в виду, что Формула здесь ни при чем.

В этот момент подбежал Коробейников.

— Не было никакой Всенощной в монастыре, — выпалил он.

— Как не было? — поразился я.

— То есть, была, — уточнил Антон Андреич, — но днем ранее.

— То есть, у монаха нет алиби ни по одному из преступлений, — задумчиво произнес я. — Соврал мне божий человек.

Коробейников тем временем взял из моих рук найденное орудие преступления и внимательно его осмотрел.

— Это бутылка, которую я принес, — сказал он с уверенностью.

— Откуда Вы это знаете? — спросил я его.

— Я отметину сделал, — пояснил Антон Андреич. — Вот, гвоздем.

И он показал мне приметную царапину на сургуче, которым было запечатано горлышко бутылки. Ну какой он все-таки молодец! Я ведь и не подумал, что бутылку стоит пометить, а он вот сообразил.

Но что же получается? Если это та самая бутылка, то значит, убийца вышел с нею из дома Разумовского. Но келаря в доме не было. Или был? Мог, в принципе, тайно проникнуть. Коробейников же пролез. Но у монаха этих бутылок воз с тележкой. Если бы он шел убивать, то прихватил бы с собой, не стал бы по дому искать. Слишком сложно.

— То есть убийца взял бутылку из дома? — озвучил я свои мысли. — Монах был в доме?

— Но его никто не видел, — напомнил мне Антон Андреич. — А Куликов был в доме и вполне мог взять бутылку.

Точно, вот Куликов мог. И в доме он был, и задержали мы его неподалеку от места, где был убит Обручев. И на Анну он пытался напасть.

— Езжайте на вокзал, опросите там, — велел я Коробейникову. — Может быть, кто-нибудь помнит математиков Куликова и Анненкова.

— Вы полагаете, что они могли приехать вместе, да? — догадался Коробейников.

— Возможно, — подтвердил я. — В управлении увидимся.

Сам же я решил побеседовать с Разумовским. Вчера я не стал его расспрашивать, не до того было. Но все приехавшие математики были его гостями, и он мог что-то о них знать.

— Скажите, — спросил я князя, когда меня проводили в его кабинет, и мы покончили с ритуалом приветствий, — а профессор Куликов и Анненков, они из Петербурга приехали вместе?

— Понятия не имею, — ответил Кирилл Владимирович, подавая мне чашку чаю. — Они должны были прийти на собрание вместе, а вот как они приехали, я не знаю.