Яков. Воспоминания

Антонова Лада

— Что случилось? — спросил я ее.

— Ничего! — воскликнула Нина со слезами в голосе. — Это все невыносимо!

— Да ты успокойся, — сказал я ей. — Что невыносимо?

— Все! — ответила Нина, останавливаясь и глядя прямо мне в лицо. — Я тебе не нужна!

— И в этом причина?

Как-то мне не верилось, что она собралась уезжать из-за меня. В этом случае ей следовало уехать пару месяцев назад. Или вовсе не приезжать.

— А что, этого недостаточно? — спросила Нина взволнованно. — Ты думаешь,

я железная?

— Нет, — ответил я, — но почему сейчас, вдруг?

— Не вдруг! — ответила Нина Аркадьевна, снова принимаясь за сборы. — Просто я сегодня утром проснулась и поняла, что я одна. Понимаешь? Одна!

Я смотрел на нее молча, с сожалением. Я мог бы испытывать к ней сострадание. В конце концов, эта женщина спасла мне когда-то жизнь. Но я смотрел на нее и не чувствовал ровным счетом ничего. Потому что даже сейчас, будучи в расстроенных чувствах, едва ли не в истерике, она продолжала мне лгать.

— Что ты на меня так смотришь? — спросила вдруг Нина. — Неужели ты не видишь во мне ничего человеческого?

Отчего же, лживость и подлость весьма человеческие качества, а в ней их более чем достаточно. А что мне они не по нраву, так это личные вкусы, у каждого они свои. Даже сейчас она пытается использовать свое расстройство, вполне искреннее, для того чтобы воздействовать на меня в своих интересах.

— Я думаю, тебе лучше уехать, — вздохнул я, усмехнувшись ее неубиваемой страсти манипулировать всеми вокруг, и мной в том числе.

— Чтоб не мозолить тебе глаза! — ответила Нина, в ярости швыряя очередное платье мимо чемодана.

В дверь постучали, на мой взгляд, крайне своевременно.

— Кто там?! — резко спросила Нежинская.

— Прошу прощения, — раздался голос портье, — Вам письмо.

Он вошел и подал ей конверт и нож для бумаги. Нина Аркадьевна вскрыла письмо резкими, нервными движениями и, швырнув ножик на поднос, отослала портье жестом. Я сделал вид, что отхожу вежливо в сторону, но встал так, чтобы мне была видна хотя бы часть послания. Увы, по-английски я не читаю. Либо письмо было от мистера Брауна, либо… Либо от любого другого, кто знает об этом пробеле в моем образовании, а потому рассчитывает, что я не смогу его прочесть, буде оно случайно попадет в мои руки.

Госпожа Нежинская английским владела свободно. И, что бы ни было в этом письме, ее это расстроило, а то и напугало.

— Прости, мне надо побыть одной, — сказала она мне, побледнев и бессильно опуская руку с письмом.

— Плохие новости? — спросил я ее.

— Нет, — ответила Нина, комкая письмо в руках. — Я прошу тебя зайти ко мне сегодня вечером. Очень тебя прошу.

В голосе ее не было больше ни намека ни на гнев, ни на истерику. Любопытно все-таки узнать, что же поразило ее настолько. Но вряд ли она расскажет.

Я не стал ей ничего обещать. В конце концов, у меня

убийство в расследовании, и, вполне возможно, я буду занят так, что и минуты свободной выкроить не смогу. Я зайду, если получится. И если захочется. А сейчас у меня дела.

Вернувшись в управление, я обнаружил, что Коробейникову все же пришлось арестовать господина Сеславина. Как я понял с самых первых минут разговора, за редкостную несговорчивость и отказ сотрудничать со следствием.

— Не понимаю, — говорил Сеславин, сидя перед моим столом, — зачем понадобилось тащить меня в полицейский участок.

— Обстановка у нас располагает к доверительным беседам, — ответил я ему с сарказмом. — Вы зачем в Затонск приехали?

— По личному делу, — ответил Сеславин, выделяя голосом это «личному».

Еще один персонаж, думающий, что он волен решать, что имеет значение для расследования, а что нет. Зря он это. Решать буду я.

— Какое дело? — спросил я, давая ему еще один шанс ответить.

— Хочу дом купить, — явно сымпровизировал задержанный.

— С чего? — поинтересовался я. — Родственники здесь у Вас или дела?

— Ни того, ни другого, — признал Сеславин. — А что, славный городишко!

— Вы мне расскажите, — перешел я к делу, — знакомы ли вы с мадам Де Бо.

— Нет, — ответил он беспечно. — А кто это?

Плохой он актер. А вернее, не желает себя утруждать правдоподобным лицедейством. Уверен, видимо, что ему ничего не грозит. Опять же зря. Своим запирательством он рассердил меня, и теперь ему, как минимум, грозят последствия этого необдуманного поступка.

— И с ассистентом ее не знакомы?

— С каким еще ассистентом? — вновь прикинулся не ведающим ни о чем Сеславин.

— Андрэ, — пояснил я с усмешкой, — которому Вы выписали вексель на сто рублей. Он убит. Вексель выписан вчерашним числом. Так что расскажите, что Вас связывало.

— Я занимал у него деньги, — сочинил новую сказку Сеславин, забыв, видимо, что минуту назад утверждал, что и вовсе не был знаком с убитым. — Вот, вернул.

— Вы у Андрэ? — улыбнулся я, не скрывая недоверия. — Правду говорите. Убийство произошло. Когда Вы его вчера видели?

— Не помню, — ответил Сеславин со вздохом, призванным продемонстрировать мне, как я утомил его, вместе с моими глупыми расспросами. — Вечером.

Дверь отворилась, и вошел Коробейников.

— Вот, — сказал он, выкладывая передо мной пачки с деньгами. — Обнаружено при обыске.

Следом за деньгами он выложил на мой стол нож.

— Ваши? — спросил я Сеславина, показывая на деньги.

— Мои, — ответил он. — А что, деньги нынче запрещены?

Я разложил нож. Хорошее оружие, будто специально созданное для убийства. И в хорошем состоянии. Сразу видно, хозяин ножа бережет его и заботится тщательно.