Яков. Воспоминания
Шрифт:
Меня передернуло. Все это отчетливо напоминало невольничий рынок. Да им, собственно, и являлось.
— Однако, ни через пару дней, ни через неделю этого не произошло, — продолжал рассказывать Миронов. — На вопрос господина Сеславина, когда же он наконец может получить свой заказ, мадам Де Бо повела себя весьма странно. Она всячески уклонялась от ответа, более того, настаивала на том, чтобы господин Сеславин покинул Затонск, а девушку, дескать, она привезет ему в Петербург.
— Причины объяснила? — спросил я.
— В
— Необычная, наверное, особа, — сказал я. — Посмотреть бы на нее.
А еще лучше поговорить с ней. Точнее, допросить как следует. Если девушка, а судя по всему, именно ее я видел вчера ночью, отказалась послушаться мадам Де Бо и уехать с новым покупателем, то у нее самый яркий мотив для убийства Андрэ. Вернее, мадам, конечно, но ведь могла же и она ошибиться.
— К сожалению, — вздохнул Виктор Иванович, — Сеславин отказывается назвать ее имя.
Ну так сам и виноват, раз отказывается. Пусть еще посидит немножко, может быть, станет сговорчивее.
— Значит, у него был мотив, — заявил я господину адвокату. — Он хотел вернуть аванс, был разгневан и принял переодетого Андрэ за мадам Де Бо. И убил его.
— Яков Платоныч, — сказал Виктор Иванович, понимаясь, — все это домыслы, а нужны доказательства.
— И тем не менее, Виктор Иванович, — ответил я ему твердо, — он подозреваемый и пока останется у нас.
— Честь имею, — усмехнулся адвокат Миронов.
Он прекрасно видел, что я упрямлюсь, и знал, что если он подаст жалобу на мои действия, то меня принудят Сеславина отпустить. Но того он не знал, что я не собираюсь долго удерживать его клиента. Пока мы беседовали, мне пришло в голову, как можно просто и быстро проверить, виновен наш задержанный или нет. И сейчас я намерен был этим заняться. И после этого я либо Сеславина отпущу, на радость Виктору Ивановичу, либо получу доказательства его вины, и тогда жалобы станет мало для его освобождения. В общем, каждый будет заниматься своим делом. Я не прокурор, чтобы обвинять. Моя задача — расследование. Вот им я и собираюсь заняться.
— Дежурный, — позвал я, — Коробейников пришел?
— Так точно, — ответил городовой, дежуривший сегодня.
— Скажите ему, чтобы взял арестованного Сеславина, — велел я. — Мы едем в гостиницу.
Выйдя из кабинета, я увидел в коридоре господина Ребушинского. Опять этот щелкопер пасется в отделении! Да еще и ухмыляется довольно.
— Яков Платоныч, — воскликнул Ребушинский, едва завидев меня, — Яков Платоныч, на две минуты!
— Простите, — попытался я отвязаться от него, — мне некогда.
— А Вам мое предложение очень понравится! — заговорщицким тоном промурлыкал Ребушинский,
Что ж, послушаю, все равно Сеславина еще из камеры не вывели.
— А я ведь Вас вчера видел, — улыбнулся мне господин Ребушинский своей мерзкой сладенькой улыбочкой, — вечером!
И что? Он явно ждет от меня какой-то реакции, но я не понимаю, что он имеет в виду.
— Надеюсь, Вы понимаете, что если о Вашем посещении борделя станет известно, — понизил голос Ребушинский, — то Ваша карьера, так сказать, и Ваша репутация…
Мне стало весело, как становилось весело всегда, когда пора было драться. Веселая такая злость. Шантажировать он меня решил, мокрица этакая! Господи, спасибо тебе, ты услышал наконец-то мои молитвы, этот слизняк дал мне повод. Жаль только, что мы в управлении, и я не могу на самом деле обойтись с ним так, как он этого заслуживает. Но здесь много иных возможностей, и я сейчас их использую.
— Нет, ну я понимаю, мы все живые люди, Яков Платоныч, — продолжал Ребушинский, не замечая моего настроения, — но такой чин в борделе! Скандал!
Так, теперь нужно заставить его высказать требования, чтобы шантаж был законченным.
— Я не очень понимаю, чего Вы хотите, — сказал я ему.
— Ну, я надеюсь, что за мое молчание я имею право кое на какие привилегии? — с довольной улыбочкой сказал Ребушинский, решивший, видимо, что его план удался. — Подробности расследования для прессы, улики, версии. И вообще, Вы знаете, хотелось бы, чтобы сотрудничество полиции с «Затонским телеграфом» было бы более тесным.
Мимо нас городовые провели Сеславина, за ними следовал Коробейников. Увидев меня в столь неожиданной компании, он приостановился в ожидании.
— Антон Андреич, идите в пролетку, — сказал я, — а я закончу с господином Ребушинским и присоединюсь.
Коробейников кивнул и вышел. А я взглянул на Ребушинского. Тот стоял важный и довольный, уверенный в собственной победе.
— Так что? — спросил он меня, едва не лопаясь от самодовольства.
— Любезный, — окликнул я дежурного, — отправьте господина журналиста в арестантскую.
— За что?! — возмутился Ребушинский.
— За подкуп должностного лица, — ответил я ему.
— Яков Платоныч, но Вы меня не так поняли! — закричал Ребушинский, влекомый городовым в камеру без лишней обходительности.
Я вышел, не слушая его криков. Жаль, при нашем разговоре свидетелей не было. Можно было бы и дело завести. Но хоть посидит немного, авось, станет понятливее.
В гостинице, в номере, в котором произошло убийство я поставил Сеславина лицом к лицу с Евграшиным, который был ближе всего по росту к погибшему Андрэ.
— Господин Сеславин, — попросил я, подавая ему свернутый трубочкой лист бумаги, — представьте, что это нож. Нанесите удар, ударьте этого господина в грудь. Покажите, как бы Вы это сделали.