Яков. Воспоминания

Антонова Лада

Оставалась еще загадка убийства Андрэ. Вернее, я все понял уже, тем более, что доктор подтвердил, что раны на теле Андрэ совпадают с кинжалом мадам Де Бо. Но вот как это доказать? Доказательство, как выяснилось, ожидало меня в полицейском управлении. Едва я вошел, как Евграшин вручил мне пакет, сообщив, что его оставила для меня Анна Викторовна. В пакете был частично обгоревший женский пеньюар со следами крови и записка от Анны, в которой она сообщала, что нашла его в мусоре на заднем дворе гостиницы. Мадам Де Бо пыталась скрыть улики.

Птицын прожил еще сутки, и все это время дочь не отходила от

его постели. Когда я заходил взять у него официальные показания, она попросила у меня разрешения уехать, когда отец покинет этот мир. Я не стал возражать. Как свидетельница она не была абсолютно необходима. Ей и так досталось в этой истории, да и во всей ее жизни, и я не стану тем, кто еще сильнее осложнит ее существование.

Анне Викторовне я послал записку с благодарностью за помощь в расследовании. И в конце, в приступе отчаянной храбрости, попросил ее о возможности принести благодарность лично. К моему радостному удивлению, Анна Викторовна согласилась, предложив встретиться в кафе.

Мы выбрали столик в самом углу, чтобы нам никто не мешал. Анна Викторовна была почему-то несколько печальной и как будто уставшей.

— Отдохнуть Вам надо, Анна Викторовна, — сказал я ей, когда официант удалился, подав чай. — Благодарю за ваш тяжкий труд. Вы выкопали истину прямо из золы.

— Да я не устала, — ответила она мне. — Единственное, чего я никак не могу понять, — спросила вдруг Анна с искренним любопытством, — зачем Андрэ было нужно это платье?

Мне стало жарко. Замечательно, господин Штольман, и что Вы станете отвечать? Она что, у дядюшки не могла спросить! Уж он нашел бы слова. И, в отличие от меня, не краснел бы, как девица.

— Мадам испытывала болезненную страсть к Андрэ, — пояснил я, надеясь только, что мое объяснение ее удовлетворит, и подробности не потребуются, — поэтому и заставляла его одеваться в женские костюмы.

Анна Викторовна хихикнула. Надеюсь, над мадам, а не надо мной.

— Кстати это же платье на первых порах помогло ей оставаться вне подозрений, — поспешил я перевести разговор в более практическое русло. — Первая мысль, которая меня посетила, что покушались на мадам Де Бо. Но я ошибся. Ну и к тому же, этот пеньюар, запачканный кровью, — продолжил я, — она пыталась его сжечь, а остатки спрятала в ведро с золой. А Вы как догадались?

— Ну, скажем так, мне подсказали, — ответила Анна с лукавой улыбкой.

Ожидаемый ответ. Значит, я не ошибся тогда в управлении. Она и впрямь говорила с духом, и тот показал ей, где искать пеньюар.

— А Сеславин, — поменяла тему Анна Викторовна, — он так и не смог получить Ульяну. А мне показалось, что у него… Нет, даже не искреннее чувство, а какая-то одержимость этой девушкой.

— Да они как будто все с ума посходили, — ответил я. — Что-то в ней есть.

Улыбка мгновенно сбежала с милого лица, и голубые глаза стали холодными, как две льдинки. Я был неосмотрителен в своем высказывании, и, кажется, мне предстоит сейчас за это ответить.

— А Сеславин, — попробовал я отвлечь Анну Викторовну от моих неосторожных слов, — он просил Вас о помощи?

— Да, — коротко ответила Анна Викторовна, не отрывая взгляд от чашки с чаем.

Я улыбнулся безнаказанно, пока она не видит. Моя ревность всегда Анну забавляла, а вот ее ревность меня безмерно радовала, рассказывая мне, что я все же не был ей безразличен.

— И что же Вы? — спросил я ее, не давая повиснуть паузе.

— А я ему отказала, — все

также не глядя на меня ответила Анна.

— Почему? — спросил я. — Сами говорите, искренние чувства.

— Ну потому что он действовал через мадам Де Бо! — ответила Анна Викторовна с волнением, забыв не смотреть на меня. — Хотел, понимаете, рабу за деньги купить. Я не стала ему помогать.

Ее возмущение было искренним, но горячность ее показалась мне забавной, и я осмелился осторожно ее подразнить.

— Но Ваши слова, — напомнил я ей, — настоящее чувство оправдывает все.

— Все, — согласилась Анна Викторовна, глядя мне прямо в глаза. — Кроме лжи.

И я понял, что она больше не шутит. И говорит уже не о Сеславине. Она снова ждала от меня ответа, а я по-прежнему не мог его дать. И лишь молча опустил глаза.

И вновь нахлынула привычная уже усталость.

====== Двадцать четвертая новелла. Драма. ======

Снова потянулись размеренные рабочие будни. Верный своим привычкам, я по-прежнему искал забвение в работе, но находил там только отупляющую усталость. Тем более что работы мне прибавилось. Наш полицмейстер услал моего помощника в Москву по каким-то делам управления, и тот отсутствовал уже неделю. Это добавило мне дел, но самым главным было то, что я неожиданно для себя обнаружил, что очень по нему скучаю. Кабинет без Антона Андреича казался пустым и каким-то более холодным, что ли. И я невольно ловил себя на том, что мне не хватает его юмора, его вопросов и даже неловкой его обо мне заботы. Порой я сдавался, устав от одиночества, и отправлялся к доктору Милцу. Александр Францевич всегда был рад мне и с удовольствием поил чаем и развлекал философскими разговорами. Но, увы, с тех пор, как я заподозрил доктора в содействии побегу Элис Лоуренс, наши отношения потеряли дружескую непринужденность. Я не хотел смущать его, пока не имел доказательств, но общаться, как с другом, с человеком, которого я подозреваю, казалось мне бесчестным.

А больше идти было некуда, разве что в кабак. До такой степени тоски я еще не дошел, а потому, устав от работы, отправлялся в парк. Там, на холодных осенних аллеях, тоска овладевала мной безраздельно, но я все равно возвращался туда раз за разом, надеясь на встречу и отказываясь признаваться в этом самому себе.

Встречи не происходило. По-видимому, Анна Викторовна, окончательно убедившись в том, что я намерен хранить свои тайны, просто вычеркнула меня из своей жизни. Я не мог с этим бороться. Мне оставалось лишь отнестись к ее решению с уважением. Для меня же оставалась тоска по ней, одиночество и сны.

В один из дней ко мне в кабинет зашел господин Трегубов.

— Яков Платоныч, — обрадовал он меня, — я завтра в отъезде. Так что Вы тут за главного. Я на вас очень надеюсь.

— А что случилось? — спросил я его с некоторым неудовольствием. — Вы надолго ли?

Если честно, мне и отсутствия Коробейникова хватало. Дел было столько, что мне едва хватало сил с ними справляться.

— Ненадолго, — утешил меня полицмейстер, — на день, возможно, на два. Приглашен в поместье Гребневых на театральную постановку. Изысканное общество там собирается нынче, — поведал Николай Васильевич с некоторой гордостью. — Из Петербурга приехала матушка Алексея Гребнева, сама знаменитая Елена Полонская. И Тропинин, известный драматург, тоже прибыл. Вы же слышали о них наверняка, будучи в Петербурге.