Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Дух Алексея Гребнева, явись, — начала она формулу призвания, и я напрягся привычно, готовый подхватить ее, если потребуется. Я видел ее сеансы много раз, но заканчивались они по-разному. Сейчас планировалась мистификация, но все же…
— Дух Алексея Гребнева, явись, — снова позвала Анна Викторовна, и я вспомнил, как наблюдал самый первый сеанс. Тогда, помнится, меня поразила сила, с которой юная девушка повелевала своими выдуманными духами. Теперь я уже не считал духов выдумкой. Но сила ее по-прежнему меня поражала и восхищала.
— Рукопись! — крикнула вдруг Анна не своим
В следующий момент Анна Викторовна пошатнулась, но я даже не успел испугаться, как она овладела собой.
— Опускайте руки, — сказала она участникам сеанса, с трудом переводя дыхание.
— Что это такое? — спросил управляющий.
Я поднялся на сцену и с тревогой взглянул на Анну. Она все еще не могла совладать с дыханием.
— Все свободны, господа, — произнес я. — Я благодарю.
Все приглашенные быстро покинули ротонду, торопясь уйти с холода в тепло дома.
— Что это значит? — спросил меня Тропинин, уходивший последним.
— Если будет необходимость, — сказал я ему, — Вас вызовут в участок.
— Черт знает что, — вздохнул драматург, поняв, видимо, что более внятного ответа он от меня не дождется, и пошел к дому вслед за остальными.
Анна Викторовна дождалась, пока он уйдет подальше, и только тогда спустилась ко мне. Она больше не выглядела испуганной, и дышала вполне нормально. А по лицу ее бродила довольная улыбка.
— Теперь я Вас спрошу, — улыбнулся я ей, — что это было? Театр или взаправду?
— Ну, конечно, театр, — усмехнулась Анна Викторовна. И тут же добавила несколько грустно: — А взаправду духи не хотят говорить о случившемся. Их уже ничего не тревожит, они счастливы. Но нам с Вами остается подождать, когда убийца себя выдаст, — продолжила Анна, стряхнув меланхолию, — и пойдет перепрятывать рукопись.
— А что это за рукопись? — спросил я ее. — Почему она так важна?
— Есть у меня некоторые предположения, — ответила Анна Викторовна. — Но давайте подождем. Время я указала, осталось недолго.
Ее глаза снова сияли азартом, как когда-то. Полагаю, все время до полуночи я буду убеждать ее, что в засаде ей не место, и можно доверить мне схватить убийцу с поличным. Что ж, меня такое времяпрепровождение вполне устраивало. Забегая вперед, могу сказать: в этом споре победил я.
Около полуночи, когда мы с Ульяшиным уже преизрядно замерзли, сидя в засаде, со стороны дома послышались шаги, и на площадке перед сценой появилась Ольга. Все-таки она? Да не может быть, чтобы я так ошибся. Я молча сделал знак Ульяшину не двигаться. Ольга взяла оставшийся после представления стул, придвинула его к мраморному вазону и достала оттуда какой-то сверток. Но едва она спустилась, как из темноты вскочил Тропинин, пытавшийся этот сверток отобрать. Вот теперь все как надо. Я махнул околоточному. Пора.
— Полиция, — крикнул я, переключая внимание Тропинина с Ольги на себя. — Прекратить!
Они немедленно прекратили борьбу, замерев испуганно оба. Ульяшин первым делом отобрал у Тропинина его добычу. Не сразу отобрал, надо сказать. Тот цеплялся за нее изо всех сил, надеясь неизвестно
— Что же Вы вздумали, господин Тропинин? — спросил я его. — Драться с дамой?
Ульяшин протянул мне сверток. Им оказалась свернутая в трубку тетрадь, перевязанная бечевкой. Развязав ее, я расправил тетрадь и раскрыл. Это и в самом деле была рукопись, явно первый вариант, изобилующий правками и помарками. Заглавие на первой странице гласило: «Прометей».
— Гребнев был настоящим автором пьесы, которая принесла Вам славу, — сказал я Тропинину.
Он лишь взглянул на меня молча, отвечать не стал. Да и к чему? И так все ясно.
— Вы задержаны, господин Тропинин, — сказал я ему, — по обвинению в убийстве. Пройдемте.
Он пошел в дом спокойно, не пытаясь ни бежать, ни делать иные глупости. Видимо, для него игра была окончена.
На допросе Тропинин тоже не стал запираться. Особенно после того, как я сообщил ему о смерти Полонской. Елену Николавну он, видимо, на самом деле любил, и мысль, что он, по сути, оказался виновным в ее смерти, подавила его. Полагаю, он воспринимал возможность все нам рассказать как разновидность исповеди. Вот только грехов никто из присутствующих не отпускал.
— Два года назад мы уже были вместе с Еленой Николавной, — рассказывал Тропинин. — Я познакомился с Алексеем, и он рассказал мне о своем горячем желании стать драматургом и дал почитать пьесу.
Анна Викторовна, которой я разрешил присутствовать на допросе взамен на обещание не мерзнуть с нами в засаде, прошлась по комнате за спиной Тропинина. Мои глаза невольно пропутешествовали следом. Я смотрел и пытался запомнить все, что видел: серьезное лицо с едва заметно нахмуренными бровями, гордую осанку, мягкий локон, выбившийся, как всегда, из прически.
Я снова перевел глаза на Тропинина. Лучше сосредоточиться на его рассказе. Слишком уж мучительна попытка вот так наглядеться на нее.
— Пьеса мне показалась недурна, — продолжал тем временем Тропинин, — и я ее предложил своему знакомому антрепренеру, но под своим именем. Я просто хотел, чтобы он повнимательнее к ней отнесся. Прочитав, он с восторгом отозвался о пьесе и тут же предложил мне ее поставить. Ну вот, — вздохнул Тропинин, дойдя в рассказе до начала своего грехопадения, — и тут меня бес попутал. Я не сказал, что пьеса не моя, ну, просто не смог. Никогда раньше ни одно мое произведение не принималось с таким безоговорочным восторгом.
— И тогда Вы договорились с Гребневым? — спросил я.
— Да, — просто ответил Тропинин. — Я убедил его, что пьесу поставят только под моей фамилией, мать будет играть главную роль… Ну, в общем, в итоге он согласился, взяв с меня обещание, что я буду помогать в продвижении других его произведений, уже под его собственным именем.
— Да, только с тех пор, — добавила Анна Викторовна, — он ничего стоящего так и не написал.
— Да, — согласился Тропинин, — «Прометей» имел огромный успех. Он принес настоящую славу и мне, и Елене. Обратного пути уже больше не было. Алексей прекрасно понимал, что признавшись в своем авторстве, он вызовет такой скандал, который погубит и меня, и всю карьеру его матери.