Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Но вчера он решил объявить о своем авторстве, — сказал я.
— Да, — рассмеялся Тропинин. — Перед спектаклем он мне сказал, что более он не намерен молчать. А когда вернулась Елена Николавна и сказала, что представление сорвано, что Алексей убежал в парк, я понял, что он это сделает непременно.
— А где Вы взяли пистолет? — спросил я его.
— Сразу же после разговора с Еленой я поднялся в кабинет и взял пистолет, — ответил драматург. — Я знал, что он заряжен.
— Ольга, — обратился я к Соловьевой, безмолвно
— Да, я знала, — ответила она дрожащим голосом. — Он сказал мне, где лежит черновик.
— И после его смерти, — добавил я, — Вы решили шантажировать господина Тропинина. Что Вы хотели? Денег?
— Чего может хотеть молодая девушка, желающая стать актрисой? — ответил за Ольгу Тропинин. — Моей протекции в Санкт-Петербурге.
Ну, вот и все. Дело фактически закончено, остались формальности. Их, в крайнем случае, выполнят и без меня. А я свою работу сделал. Остался завершающий штрих.
— Господин Тропинин, Вы арестованы, — сказал я ему. — Сегодня переночуете здесь, у себя в комнате, под охраной городового. А завтра утром поедем в управление. Ульяшин, распорядись, — велел я околоточному.
Вот и все. Закончено мое последнее дело. При любом исходе завтрашней дуэли расследовать преступления мне больше не придется никогда. Было ли мне жаль? Да, пожалуй. Я всегда любил собачью свою работу. Если останусь жив, буду по ней тосковать. И все же я ни о чем не жалел. Есть вещи, которые не должны произойти ни в коем случае. Анна Викторовна не станет женой предателя и мерзавца. Я не допущу этого. Спасу ее еще один раз, последний.
А она возненавидит меня за это. Потому что никогда не узнает, что на самом деле я ее спасал. И не должна узнать.
Мне вдруг отчаянно захотелось увидеть ее еще раз. Последний. Я просто хотел попрощаться. При любом исходе мы не встретимся больше. А если и встретимся, доброго разговора не будет.
Я обошел дом, пытаясь ее найти, но нигде не увидел. Вышел на улицу. Городовой, дежурящий у входа, сказал, что Анна Викторовна выходила из дома и куда-то пошла. Где же ее искать в ночи? Я прислушался, и вдруг понял, куда мне идти. Я точно знал, где ее искать, как и утром.
Зрительный зал из стульев и кресел засыпало снегом. Анна Викторовна сидела, не обращая внимания на холод, и смотрела на сцену. Что она видела там? Может быть, духов Полонской и Алексея? Кажется, она сказала, что они теперь счастливы…
— Я Вас обыскался, — сказал я повернувшейся на звук моих шагов Анне. — Весь дом обошел. Вы что здесь делаете?
— Да я уже уезжать собиралась, — ответила она. — Экипаж ждет. Но почему-то вдруг захотелось сюда прийти. А хотите, я Вас подвезу? — сказала Анна Викторовна, улыбаясь мне.
— Я должен остаться с арестованным, — ответил я. — А завтра за нами приедет арестантский
Это была ложь, на самом деле. Для сопровождения Тропинина достало бы и Ульяшина. Но я должен был остаться, и совсем по иной причине.
— А Вы отпустите бедного Семенова? — спросила она меня.
Конечно, его отпустят завтра, хоть это буду уже не я. Но я не отказал себе в удовольствие слегка ее подразнить.
— Разумеется, — ответил я, — но для начала подержу его в камере несколько дней. Он сознательно обманул следствие и взял на себя чужую вину.
— А Вы смогли бы так, как Семенов, — спросила Анна Викторовна, заглядывая мне в глаза.
— Что Вы имеете в виду? — спросил я ее.
— Взять на себя чужую вину, — ответила Анна, — чтобы спасти дорогого человека?
Когда-то давным-давно она задавала мне подобный вопрос. После дела Мореля, я помню. Я ответил отрицательно, но уже тогда знал, что лукавлю. Я чувствовал, что все что угодно сделаю ради нее. Так было тогда, и теперь это чувство не изменилось, разве что стало более сильным. Я все сделаю ради нее. И даже умру. Или убью. И она будет меня ненавидеть, живого или мертвого. А я буду любить ее, до последнего вздоха, и даже долее, если духи и вправду существуют.
— Простите меня, Анна Викторовна, — произнес я тихо. — Я у Вас прошу прощения за все… Все странное и нелепое, что было с моей стороны.
Прозрачные голубые глаза широко распахнулись в тревоге. Господи, только бы она не догадалась!
— Вы что, уезжаете? — спросила Анна с беспокойством.
— Нет, — успокоил я ее, — Вы простите меня.
— Вы как будто бы прощаетесь со мной, — сказала Анна Викторовна уже откровенно испуганно.
— Настроение такое, — улыбнулся я ей, надеясь улыбкой погасить ее волнение.
— Нет, — недоверчиво покачала головой Анна. — Это на Вас совсем не похоже.
Я действительно прощаюсь с ней сейчас. Но она не должна об этом знать. И все же… Господи, мне просто необходимо, чтобы она простила меня за все, что я причинил ей. За всю боль, все наши ссоры, мое недоверие и дурной мой характер. Она не простит мне того, что я сделаю завтра, но пусть простит хотя бы за остальное. А если мне не доведется выжить, я хочу умереть зная, что она простила меня.
— Так Вы прощаете меня? — спросил я снова.
— Ну, конечно, я Вас прощаю, — ответила Анна, не отводя от меня глаз. Будто пыталась прочитать в моих глазах, что на меня нашло вдруг.
— И Вы меня простите, пожалуйста, — добавила она, улыбнувшись неуверенно. — У нас с Вами будто воскресенье прощеное.
Я смотрел на нее, не в силах глаз отвести. Разумом я понимал, что нужно уходить, пока я не испугал ее своим странным поведением окончательно, пока она не догадалась ни о чем. Но мое сердце умоляло задержаться, хоть мгновение еще побыть рядом. И я был не в силах ему отказать.