Яков. Воспоминания
Шрифт:
Но и этому моему желанию не суждено было сбыться. Едва я вошел в аллею, как увидел идущего мне навстречу князя Разумовского. Отлично! Мне как раз не хватало какого-нибудь мерзавца, чтобы выпустить ярость!
— Я ведь не разрешал Вам выходить из дома! — гневно обратился я к нему.
— Я арестован? — в том же тоне ответил мне Разумовский.
О, кажется, не только у меня есть настроение для драки?!
— Вы вызваны на допрос, — ответил я, с вызовом глядя ему в глаза. — Что Вы там делали? Улики уничтожали?
— Что
Но на меня не могли подействовать эти методы. Я был намерен вытрясти из него правду. Или убить. Мне все равно.
— О чем Вы говорили с Гребневым за полчаса до пьесы и за час до его смерти? — спросил я.
— У нас дела были! — ответил князь, источая презрение.
— Покупка леса? — усмехнулся я недоверчиво.
— Я уже говорил Вам, — ответил Разумовский со всей возможной чопорностью.
— Я знаю, Вы поссорились, — сообщил я ему.
— Я уезжаю, — ответил он оскорбленно, — и ничего больше не скажу без адвоката.
— А Вас никто не отпускал! — бросил я ему в спину.
Терпение Разумовского лопнуло, наконец. Он медленно повернулся ко мне с искаженным от ярости лицом.
— Что ты о себе возомнил! — прорычал он, упирая трость мне в грудь. — Шавка полицейская, я уничтожу тебя!
— Это я тебя уничтожу, — ответил я ему, с наслаждением выпуская на волю всю мою пылающую ненависть и хватая врага за грудки. — Я раздавлю тебя!
Несколько минут мы мерились крепостью захватов, осыпая друг друга оскорблениями. Наконец он оттолкнул меня резко и вырвался.
— Я вызываю Вас, — произнес Разумовский официальным тоном, будто не он только что виртуозно пользовался кабацкой бранью.
— С превеликим удовольствием, — ответил я ему. — Завтра же, утром.
— Отлично, — сказал князь, с трудом переводя дух. — Я пришлю Вам моего секунданта.
Действительно отлично. И на этот раз я пристрелю мерзавца. Пристрелю хотя бы ради того, чтобы грязь, в которой он испачкан с ног до головы, не могла коснуться Анны. Она возненавидит меня за это, я знаю. Но не все ли равно мне теперь? Она выбрала. И она не верит мне, никогда не верила. А значит, только убив князя, я смогу спасти ее от него.
Проводив Разумовского взглядом, я заметил, что у нашей стычки, оказывается, были свидетели. Господа Тропинин и Чехов стояли неподалеку, глядя то на меня, то на князя в немом ошеломлении. Полагаю, последние наши фразы им были отлично слышны. А вот это совсем ни к чему. Никто не должен узнать о происшедшем. Тем более что я при исполнении сейчас. Я рассчитываю закончить это дело сегодня, но пока… В общем, никто знать не должен. Так что я решительным шагом направился к невольным зрителям.
— Господа, я прошу сохранить в тайне все, что Вы только что видели, — сказал я им. — И факт вызова на
— Разумеется, — сказал Тропинин.
— Можете быть уверены, — добавил Антон Палыч.
Что ж, вопрос можно считать решенным. Теперь нужно быстро закончить это дело, чтобы оказаться свободным к завтрашнему рассвету.
— Господин Тропинин, — сказал я, — у меня к Вам несколько вопросов.
Чехов вежливо откланялся и поспешил уйти.
— Скажите, — спросил я Тропинина, — а в каких отношениях Вы были с Алексеем?
— В натянутых, — усмехнулся драматург. — Конечно, я раздражал его, как любого молодого человека раздражает любовник его матери.
— А он просил Вас о содействии в попытках в своем сочинительстве?
— Нет, — снова усмехнулся Тропинин, — он презирал меня.
Какая недобрая у него усмешка. Возможно, Алексей действительно презирал его, а вот Тропинин, кажется, Гребнева просто ненавидел.
Кивнув в знак того, что узнал все, что хотел, я пошел к дому.
Но едва я вошел в дом, как мне навстречу кинулась госпожа Нежинская. Ее только мне не хватало сейчас для пущего счастья.
— Ну неужели ты думаешь, что Разумовский убил? — спросила она взволнованно.
Господи, и она туда же! Тоже собирается указывать, как мне работать?!
— Я не думаю, — ответил я резко. — Я веду расследование!
— Что это? — спросила Нина. — Мелочная месть?
Ярость снова заиграла, ослепляя. Мелочная? Нет, я не стану мелочиться. Он мерзавец и предатель, и я убью его завтра.
— Может быть, пора определиться, на чьей ты стороне? — спросил я Нину Аркадьевну.
— На твоей, — ответила она. — Я всегда на твоей, поэтому я не люблю, когда ты выглядишь дураком.
— Тронут, — улыбнулся я ей, — очень тронут.
Замечательная речь. Особенно в свете истории с Гроховским.
— А где ты была в момент убийства? — спросил я ее с легкой иронией.
— Здесь и была, — раздраженно ответила Нина, — в компании нескольких свидетелей. Этот Алмазов пел…
— А потом? — перебил я ее.
— А потом все кинулись искать Гребнева, — сказала Нежинская. — Я уехала.
— Может быть, ты уехала потому, что знала, что он уже мертв?
— Ты болен? — возмутилась Нина.
— Почему ты уехала? — перефразировал я свой вопрос.
— Потому что в отличие от твоей Анны, я не интересуюсь расследованием, — сказала Нина Аркадьевна презрительно — Я поняла, что вечер испорчен, и уехала.
А вот этого ей говорить не следовало. Не следовало упоминать Анну. Не стоит меня злить сейчас, я ведь могу и не сдержаться.
— Вот и скажи князю, — язвительно посоветовал я ей, — пусть хорошенько вспомнит все, что было вчера.
Нина Аркадьевна одарила меня еще одним возмущенно-презрительным взглядом и удалилась в дом.