Яков. Воспоминания
Шрифт:
Лиза шагнула к ней, потом отошла на шаг, оглядела с головы до ног, будто, не веря своим глазам.
— Что же это, барышня? — произнесла она с отчаянием. — Как же это? И Вы не верите?
Анна смотрела на нее со слезами в глазах.
— Верю, — сказала она очень тихо.
— Что же теперь, мне ни за что пропадать? — заметалась Лиза между Анной и мной. — Как сговорились все меня погубить! Ведь и Женя к Вам не пошла, а знала, что зря! И что на верную смерть свою идет, чуяла.
— Подруга Ваша на шантаж шла, — сказал
— Неправда! — почти крикнула мне Лиза. — Не такая Женька! Она сказала, что человек есть, который ее ни в коем разе теперь не оставит. Жалко, не сказала, кто!
После того, как я отправил Лизу обратно в камеру, Анна Викторовна попыталась все-таки меня убедить, что девушка не виновата и денег не брала. Анну огорчало чрезвычайно, что она не смогла помочь. Но, как я понял, дух Жени Григорьевой общения избегал, чем расстраивал Анну Викторовну еще больше. И она, со всей горячностью своего характера, пыталась доказать мне, что Лиза не виновата и совсем не похожа на воровку.
— Насчет девушек из заведения обольщаться не стоит, — попытался я умерить ее пыл.
— Обольщаться не стоит! — горячо возразила мне Анна. — Их совратили и бросили в бордель, а теперь покупают их любовь!
— Есть женщины, которые ни при каких обстоятельствах в домах терпимости не окажутся, — сказал я ей, умолчав о том, что сейчас смотрю именно на такую женщину.
— Разумеется! — горячилась Анна. — Общество подталкивает туда тех, кто слаб! Ведь и Лиза! Она же ведет себя точно ребенок, защищая себя!
Все-таки она удивительная. Весь мир защищать готова. И в каждом человеке способна увидеть добро. Можно было бы предположить, что это у нее от неопытности, он незнания жизни, со всеми ее темными и неприглядными сторонами. Но я ясно видел, что дело здесь не в молодости, а в ее удивительной душевной чистоте. И ни возраст, ни опыт не заставят Анну Викторовну утратить веру в добро.
— Вас послушаешь, — посмотрел я на нее с улыбкой, — так они прямо святые.
— Я Вам одно могу сказать, — очень твердо вымолвила Анна, глядя мне прямо в глаза, — осуждая Женю мы никогда не найдем ее убийцу.
Что ж, возможно, она и права.
Расставшись с Анной Викторовной, я отправился навестить отца убитой. Какая-то не до конца оформившаяся мысль, скорее, даже, ощущение, которое появилось у меня после слов Анны о том, что мать Жени избивали дома, не давала мне покоя. И я решил побеседовать с Григорьевым еще раз, теперь на его территории.
Григорьев сидел за столом и менял повязку.
— Как рука Ваша? — поинтересовался я у него.
— Заживет, что с ней станет, — буркнул он в ответ.
Мой визит его явно не обрадовал. Да и мне этот человек приятен не был. И комната его была мне неприятна, грязная и неухоженная, с огромным количеством пустых бутылок на полу. Пьет он,
— Ничего нового не вспомнили? — спросил я.
— Нечего мне вспоминать! — ответил еще не грубо, но очень близко к тому.
— Странный Вы человек! — сказал я Григорьеву. — За Вами охотятся, Вас преследуют, а Вы отпираться вздумали?
— Ну не знаю я, кто это был! — повысил он голос.
Я сел без приглашения, посмотрел на него пристально:
— Дочь Ваша шантажировала своего женатого покровителя.
— Хорошо! — подскочил Григорьев. — А я здесь при чем?
— А не Вы ли всю эту затею выдумали? — предположил я. — Евгения неизлечимо больная была. Разыскала Вас, чтобы помириться. Ну, а Вы и присоветовали ей, чтобы деньги у любовника вымогать.
— Да не виделись мы! Не виделись! — он почти потерял самообладание. — И я не знал, что Женя болела!
— Сознаваться, я понимаю, Вам не с руки, — продолжал давить я.
— Да не в чем мне сознаваться!
— Только знайте, — предупредил я Григорьева, — теперь жизнь Ваша ломаного гроша не стоит. Ищут Вас те, кто ее убил.
— Вот ошибаетесь Вы, господин следователь! — проговорил он с вызовом.
Я поднялся, он тоже.
— А сами… — спросил я у него уже в дверях, — сами где Вы были третьего дня, с двенадцати до трех часов ночи?
Его самообладание лопнуло.
— Вот здесь я был! — заорал он в ответ. — Вот здесь я был, ну где мне еще быть?!
— Кто-нибудь Вас видел? — поинтересовался я спокойно.
— Ну, я не знаю, видели меня, не видели! — проорал он. — Я не знаю! Вы что думаете, что я свою дочь из-за денег убил?! Да Вы, Ваше благородие…
— Я к вам городового приставлю, — перебил я его истерику, — на всякий случай.
— Зачем мне это? — встревожился Григорьев.
— Считайте, что для охраны, — сказал я ему на прощание.
Выйдя на улицу, я с удовольствием вдохнул чистый морозный воздух и оглянулся.
Неподалеку от двери сидел на корточках паренек, явно из фартовых. Я приметил его еще при входе. У сыщика на профессионального вора взгляд наметанный. Но решил, что мало ли зачем он тут, может, остановился ненадолго. Однако, я пробыл у Григорьева достаточно, а парень по-прежнему оставался на том же месте. А не Григорьева ли он пасет? Надо проверить.
Я подошел по ближе:
— Кого караулим?
— Чо? — поднялся он мне навстречу с типичной блатной наглостью.
Ну это нам раз плюнуть, не впервой таких осаживать. Я отвлек его внимание, ткнув тростью в грудь, и тут же схватил за ухо специальным прихватом. Чуть дернется — и оставит ухо в моей руке.
— Хочешь, ухо оторву? — поинтересовался я у него. — Ждешь кого?
— Бабу! — взвыл он. — Бабу свою жду!
— Ну так пошли к ней, — предложил я, встряхивая его за ухо.
— Не пойду! —упорствовал он, но я по глазам видел, боится.