Яков. Воспоминания
Шрифт:
Мы смотрели на нее все. Лично я — с нарастающей с каждой минутой тревогой. Лицо у Анны было какое-то… чужое. Вернее, чужими на ее лице были злые, очень злые глаза. И даже голос стал каким-то другим. Нас с Коробейниковым, окруживших ее с обеих сторон, она как и не видела вовсе. Смотрела только на Григорьева чужими злыми глазами.
— Ну, посмотри же ты на меня! — снова сказала Григорьеву Анна. — Не стесняйся!
И она расхохоталась злым, почти сумасшедшим смехом.
— Думаешь, — продолжала Анна Викторовна, — я за твои поганые три рубля страсть
Она поднялась на ноги, отошла к стене, по-прежнему не отрывая от него глаз:
— А как ты у девки бесстыдной в ногах ползал, а? Ты меня Графиней сделал, а сам, увидев, не узнал даже!
Графиней называли Женю в заведении, вспомнил я. И наконец-то догадался посмотреть на Григорьева. Он смотрел на Анну с ужасом, будто привидение увидел.
Да она же его провоцирует! Даже после опознания оставался шанс, что Григорьев упрется, не признает вину. И тогда у меня против него ничего нет! Но если сейчас он сорвется, испугается, то выложит все. И Анна, видимо, вспомнив первое наше дело и то, как она провоцировала Громову, решила мне помочь. Жаль не предупредила. А я бы позволил? Вряд ли. Вот и она так думала. Теперь главное следить за ним. Потому что, выведенный из равновесия, он может попытаться причинить ей вред. Но я здесь, и я этого не допущу.
Все эти мысли пронеслись в моей голове за доли секунды. А Анна Викторовна тем временем продолжала свой спектакль:
— А я всем, всем расскажу, — кричала она Григорьеву, — как ты мать бил! А однажды до смерти забил! Боишься меня? — снова этот смех. — Боишься убить?! А в живых еще больше боишься оставить!
И тогда он на нее бросился. Он был в такой ярости, что мы с Коробейниковым вдвоем с большим трудом его удерживали. Он рычал что-то сквозь зубы. С трудом разбиралось: «Убил, и еще раз убью!».
Григорьева удалось успокоить только с помощью дежурного городового. Перестав биться, он разрыдался. Теперь он готов был рассказать все.
Анну Викторовну я уговорил поехать домой в полицейском экипаже, дав ей в провожатые городового. Она и не сопротивлялась. После своего спектакля она вся дрожала и была очень бледна. Сказать по правде, я предпочел бы проводить ее сам, но Григорьева нужно было допросить немедленно. Иначе все, что Анна для нас сделала, окажется напрасным. Я проводил ее до экипажа, и приступил к допросу.
— Мать ее, она гулящая была, — говорил Григорьев сквозь рыдания, всячески себя жалея и оправдывая. — В подоле принесла, от кого — не знаю.
— Поэтому Вы ее до смерти и забили, — отозвался я.
— Я стращал! — он развернулся ко мне резко. — Я стращал, как стращают все! Ну как ее иначе в узде-то удержишь!
Все у него были виноваты. Все, кроме него.
— А дочка, — продолжал он, — она вся в нее пошла. Она скаженная! Она хотела, чтобы я ее убил!
Он рассказал все в подробностях. Описал, как Женя нашла его. Как завлекала. Как они встретились в номерах. И как он бил и бил ее в ярости ножом, не в силах остановиться. И все это — продолжая жалеть самого себя. Мне он
Отправив Григорьева в камеру, я подошел к фартовым, по-прежнему сидевшим в клетке.
— Как вы Григорьева нашли? — спросил я у них.
Мне, усмехнувшись, ответил старший из двоих:
— Это для вас, для фараонов, кругом тайны. А для фартовых людей все как на ладони. Один из наших, что в борделе ошивается, видел его с Женькой.
— Белецкий вам деньги за убийцу предложил? — поинтересовался я у него.
— Может, оно и так, — рассмеялся задержанный. — Только я тебе ничего не скажу. Ну помяли мы этого Григорьева в номерах. Глупая драка! А больше ничего не было!
— Ну, так это мы еще поглядим, — ответил я ему.
Но в принципе, я понимал, что он прав. Нечего мне им предъявить. Разве что нападение на городового, но и тому они вреда не причинили, связали только. Вот и получается, что мелкое хулиганство, в лучшем случае. А там — Белецкий судье денег даст, да просто попросит, и они штрафом отделаются. Штраф тоже не сами заплатят, понятно. Я, конечно, дам указание, чтобы их проверили на предмет, не числится ли за ними чего. Но если ничего не найдут, то придется отпускать.
Ну да и Бог с ними. Главное, что это дело закончили. Вроде бы и не долго возились, но все жилы оно мне вымотало, не было сил даже находиться в управлении. Хотелось на воздух, в парк, на прогулку. И, объявив Коробейникову, что на остаток дня он может быть свободен, я оделся и вышел на улицу.
Мой помощник немедленно меня догнал. У него еще остались вопросы по делу. Ладно, отвечу. Главное, я уже придумал, куда отправлюсь после, и мои планы меня радовали.
— А как вы догадались, — спросил меня Антон Андреич, — что Григорьев убил?
— Одно то, что он в городе оказался в момент убийства Жени, насторожило, — ответил я ему, — да и вся эта история с убийством ее матери. Но доказать было невозможно!
— А когда Лиза пропала, засомневались? — продолжал пытать меня Коробейников.
— Был такой момент, — согласился я.
— Но все разрешилось, когда Яковлев объяснился, верно? — спросил Антон Андреич.
— Понятно стало, — объяснил я ему, — Что он к воровским обратился.
— Как хотел убийцу покарать! — чуть ли не восхитился Коробейников. — А деньги-то что делают! Сразу и свидетель отыскался!
— А вот свидетеля у нас не было, — сообщил я наконец-то Антону Андреичу. Самое время сейчас это все ему объяснить, пока мы не в управлении. — Я попросил Вершинина нам подыграть. Лжесвидетельствовать.
От такого известия Коробейников сначала ахнул, а потом и вовсе дар речи потерял.Смотрел на меня с немым изумлением. Не ожидал он видно, что его правильный во всех отношениях начальник способен пользоваться такими грязными методами. Эх, милейший Антон Андреич, мало Вы меня еще знаете. И, даст Бог, и не узнаете никогда.