Яков. Воспоминания
Шрифт:
Я попросил дежурного вызвать в управление студента Вершинина. А сам пока отправился пообедать.
Когда я вернулся с обеда, волнующийся Вершинин уже ожидал меня. Я постарался его успокоить и задал несколько вопросов, подводя разговор к интересующей меня теме.
— Да, — отвечал мне Вершинин, — я был осведомлен, что Женя встречается со Степаном Яковлевым. Но больше я с ней никого не видел.
— Николай, Вы должны будете мне помочь, — обратился я к нему. — Хотя моя просьба может показаться Вам странной.
— Я готов! — взволнованно ответил Вершинин. — Все, что скажете, лишь бы убийцу поймать!
— Я устрою Вам очную
— Но ведь я никого не видел! — изумился студент.
— Сделайте это ради Жени, — попросил я его.
Разумеется, Вершинин согласился. Мы еще обсудили подробности того, как все будет происходить, а затем я, оставив Вершинина ждать в кабинете, отправился к Григорьеву, чтобы лично доставить его в управление. Я был уверен, что справлюсь с ним. А на всякий случай, там городовой имеется, к Григорьеву мною приставленный.
Но, поднявшись на этаж, где была расположена комната Григорьева, я еще раз убедился, что в этом деле ничего моим планам не соответствует. Потому что городовой в коридоре действительно имелся. Но он лежал на полу, оглушенный, связанный, и с кляпом во рту. И без револьвера, что особенно неприятно. А из комнаты Григорьева доносились характерные звуки драки.
Я вытащил кляп и привел городового в чувство:
— Сколько их там?
— Двое! — выговорил он с трудом.
Я развязал узел на его руках (дальше сам распутается) и, приготовившись, ворвался в комнату. Самое неприятное, что стрелять было нельзя. Во-первых, нападавшие нужны были мне живыми, а во-вторых, в суматохе я мог пристрелить Григорьева, который был мне нужен еще сильнее. Поэтому я решил обойтись тростью, благо она для этих целей прекрасно подходит, и не раз мною так использовалась.
Они не ждали нападения, а потому оказались легкой добычей. Несколько хорошо выверенных ударов в нужные места — и вот они уже валяются на полу и воют от боли. Я сунул вошедшему в комнату пошатывающемуся городовому его же пистолет, а сам выволок в коридор избитого Григорьева. Он был еще жив и даже не слишком помят. Видимо, господа фартовые получили приказ убивать его долго.
— Кто это? — спросил я Григорьева со злостью.
— Я не знаю! — еле выдавил он через разбитые губы.
— Ты дочь убил? — дал я ему последний шанс признаться добровольно.
— Я никого не убивал, —выговорил он с трудом.
Снова запирается? Плевать! Все равно я его расколю!
Я вызвал еще городовых на подмогу и, упаковав нападавших как следует и прихватив Григорьева, отправился в управление.
В своем кабинете я обнаружил всю компанию идеалистов в полном сборе. Оказывается, пока я ходил обедать, Коробейников, узнав, что я велел привезти Вершинина, и, решив, что я снова того подозреваю, отправился вызывать подмогу в лице Анны Викторовны. Я не понял толком, в качестве медиума или просто для позитивного на меня влияния. Когда же Антон Андреич с Анной Викторовной вернулись в управление, то меня они снова не застали. Зато нашли в кабинете Вершинина, который им и объяснил, что его ни в чем не подозревают. После чего вся троица осталась ждать меня. Видимо, для поддержки друг друга. Или просто за компанию.
Разобравшись в причинах изобилия юных идеалистов в моем рабочем кабинете, я махнул про себя рукой и не стал их разгонять.
Мы с Вершининым подошли к клетке. Перед нами, в позах вольных и вызывающих, стояли двое фартовых, задержанных мною на квартире Григорьева. Сам же Григорьев скромно встал с краю, стараясь быть как можно незаметнее. Видимо, соседство людей, совсем недавно безжалостно его избивавших, безутешного отца смущало.
— Свидетель Вершинин, — начал я имитацию процедуры официального опознания, — перед Вами трое подозреваемых. Укажите, кто третьего дня ночью выходил из комнаты Евгении Григорьевой.
Вершинин, предупрежденный и натасканный мною, сделал вид, что задумался, внимательно рассматривая всех троих. А потом указал на Григорьева:
— Его. Его видел.
— Уверены? — переспросил я для проформы.
— Совершенно, — не дрогнул Вершинин. — Видел, как он из комнаты Жени выходил.
Григорьев, боявшийся соседей по клетке и совершенно не ожидавший опасности от моего опознания, был поражен и произнес от неожиданности:
— Этого никто не мог увидеть!
— Этого никто не мог видеть? — переспросил я его. — Или этого не могло быть!
Григорьев понял, что проговорился невольно, заморгал, стал тереть губы, будто надеясь загнать в них невольно вырвавшиеся слова.
Мне было достаточно увиденного и сказанного. Он испуган и деморализован, да к тому же уверен, что у меня есть свидетель. Якобы есть, но Григорьев-то об этом не знает. Чуть поднажать, и признание будет.
Я провел Григорьева в свой кабинет, где ожидали позабытые мной Антон Андреевич и Анна Викторовна. Ее-то я зачем оставил, спрашивается? Сразу нужно было домой отослать!
— Убийца — отец? — вслух изумился Коробейников, когда увидел, кого я привел.
— Да, — ответил я ему. — Только убийцей он себя не считает. Да и отцом как будто тоже.
И строго добавил, обращаясь к Анне:
— Анна Викторовна, здесь сейчас будет проводиться допрос, так что я попросил бы Вас…
Глаз на нее я при этом не поднимал, делая вид, что раскладываю бумаги. Я прекрасно знал, что ей очень хочется остаться, и что личико у нее сейчас самое огорченное. И снова она будет на меня обижаться. Но я не хотел, чтобы она слушала то, что будет рассказывать Григорьев. Пусть хоть часть этой грязи ее не коснется. Даже мне, взрослому и много повидавшему мужчине, становилось не по себе от мысли о том, что отец зверски зарезал свою дочь. А каково ей все это? Нет уж, пусть идет домой. А я потом зайду с визитом, приглашу на прогулку. И расскажу ей все, что она захочет знать. В смягченной, разумеется, форме.
Анна Викторовна помедлила несколько секунд, видимо, надеясь, что я передумаю, и пошла к двери. Остановилась напротив Григорьева на мгновение, вгляделась. Снова сделала несколько шагов. Снова остановилась. И вдруг, как подкошенная, рухнула на пол.
— Анна Викторовна!
Мы с Коробейниковым бросились к ней одновременно. Попытались поднять. Но она уже приходила в себя. Вырвалась из наших рук с неожиданной силой.
— Посмотри на меня! — обратилась Анна к Григорьеву. — Ну, посмотри!